Номер 37 (1134), 5.10.2012

Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90- летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-36.

Заслуженный журналист Украины Ким Каневский продолжает свой рассказ о работе в газете "Комсомольская искра". Начало см. в № № 34, 36.

И потянул я редакционную лямку. Завотделом писем и массовой работы Витя Попов сразу же, просто-честно-прямо, предупредил: мои художества в "Козлотуре" его не волнуют, а с письмами завал и нужно его разгребать, налаживать систематику переписки с читателем. Не забудем, даже до всеобщей и полной телефонизации было далековато. А о компьютерах мы и не слыхали. И в нашей самой пишущей стране мне представилась самой-самой пишущей Одесса и её область. Письма лежали в мешках. Согласно циркуляру ЦК КПСС "О работе с письмами трудящихся" ответ автор должен был получить через две недели. Редактор же торопил с "Козлотуром" и менее всего интересовался моими успехами в разгребании почтового завала.

Вот такая выходила тучка на небе жданного-гаданного праздника журналистской души. Но была и армейская наука, и непривычка капать начальству. Да и Попов закатал рукава - разгребал со мной эти терриконы даже по выходным. Честно тянула лямку и учётчица писем Ольга Тихая. Мы стали приятелями. В общем, довольно быстро отдел научился гармонично сочетать свою канцелярию и мой "Козлотур". Что почему-то (опять-таки: по-че- му?! Как вы думаете?) нравилось далеко не всем. Вообще в те дни- месяцы глаза человека, с солнечной улицы вошедшего в помещение, постепенно адаптировались к редакционному полумраку. И он оказался отнюдь не таким поэтическим, какой ещё недавно, вопреки всем урокам, рисовали влюблённость и надежда. Картина единства творческого (да к тому же ещё и подчёркнуто- идеологического) коллектива расплывалась. А понять, что явление это - побочный продукт куда более широкого процесса, я тогда попросту не мог. Да и если мог бы - не решился.

Соответственно озадачивала система координат "редактор- замредактора-я". Поди, забудь: глава газеты для начала поручил мне ударить ярким фельетоном по бездельникам "Комсомольского прожектора". И уехал на пленум ЦК. А замредактора, получив на подпись готовый фельетон (одно название чего стоило: "В тени прожектора:"), заявил категорически - это вообще, мол, не тема для фельетона. Слегка сконфуженный, я сдуру-сослепу попросил разобраться вернувшегося из Киева редактора. И получил простой, ясный и также незабываемый ответ - не ссорьте, сказал, меня с моим замом.

В общем, пришлось искать утешение в мыслях древних: привычка считать себя умным человеком порочна. Ибо в таких ситуациях не только не спасает от растерянности, но и значительно усугубляет последнюю. Сегодня пошлейшими мне представляются вопросы, прожужжавшие тогда среднее ухо: что это всё значит, во-первых. H главное - что делать, во-вторых. А попытки пообщаться на эту тему с коллегами ставили меня в ещё более глупое положение. Я падал в их глазах - они считали меня "умнее".

Да-да, с момента первой встречи-63 кое-что изменилось. В редакции, среди других, служили и те, которых подобное не смущало и не удивляло. Газета уже была не органом ЦК ЛКСМУ по Черноморскому экономическому району (после вылета Никиты на пенсию исчезли эти экономрайоны и их совнархозы, зато реабилитированы были горкомы партии и комсомола), не располагала штатными корпунктами в Крыму, Николаеве и Херсоне. В подзаголовке значилось - орган Одесского обкома комсомола. Изменился и сам комсомольский обком. Успели забыть первого секретаря Чернявского (уж плох ли был, хорош ли, но после него в этом учреждении уже никто не упрашивал меня почитать свои стихи, не спрашивал, над чем я сейчас работаю, пишется ли и не нужно ли пособить); ушел на взрослую работу Грицай, вернулась в школу Крахотина. А секретарь горкома и зав. студенческим отделом обкома Погорелая, с которой мы проделали целинную эпопею-64 (десятая, юбилейная целина!), уехала в Москву. Точнее, в Вишняки, в Высшую школу при ЦК ВЛКСМ. А вскоре стала мамой и оргсекретарём ЦК ВЛКСМ - почему-то по Киргизии. Может быть, из-за знакомства с целиной. Мой целинный командир Якубовский тоже перешел на партработу. Комиссар Низов - тоже. Пришли другие люди. И "Звёздная Республика" была забыта - как и её министерство прессы, "Служба Солнца", и её комиссар - то есть я. Очень многое нужно было начинать сначала. Да ещё и в такой здоровой обстановке:

Теперь - обещанная история с журналом "Юность". Некоторые одесситы, решившиеся отправить туда свои стихи, получали ответы за номерами, число нулей в которых не вдохновляло на повторную посылку. Всякому дураку было ясно, что никакому творческому коллективу не под силу всерьёз прочитать-проанализировать такое количество стихов. Для чего я оказался в этой очереди? Не знаю, не помню. Но зато никогда не забуду миг, когда я из почтового ящика извлёк конверт с грифом "журнал "Юность". Письмо на бланке редакции благодарило за стихи, которые понравились и уже готовы к печати. И содержало три просьбы: А). Прислать фотографию автора. Б). Прислать (в дополнение к уже присланным слезам интимной лирики) лирику гражданскую. В). С присылкой не задерживаться.

Одна из быстро укоренившихся традиций оттепели - даже в т. н. серьёзных изданиях, центральных газетах-журналах, могут публиковаться стихи о любви и о природе. Но если это подборка одного поэта, открываться она должна-обязана стихотворением идейным. "Искровцы" ещё в 1960-е мне объяснили: это называется "паровоз", за которым уже могут тащиться и "безыдейные вагоны". Пришлось сесть и наскоро, задней левой, сочинить такой "паровоз". Сюжет вместил жизнь отца - от 81-го кавполка в Туркестане до недавней его смерти. О поэтических качествах этого произведения не сужу до сих пор. Но результат был просто потрясающий. Вожделенный журнал вышел с моим портретом. Но из всех стихотворений напечатан был: только "паровоз". Мало того, одна из более или менее стоящих его строчек ("Он вышел целым из огня, Он пережил такую давку, И умер вдруг совсем недавно, В июле, среди бела дня:") была, разумеется, без малейшей попытки согласовать с автором, заменена совершеннейшим болванизмом в духе поэзии культа личности ("Он жил достойно, жил он славно:").

Кстати, в промежутке между моей досылкой "паровоза" в Москву и приходом журнала это стихотворение было напечатано в нашей "Искре" - в первозданном своём виде. Редактора областной молодёжки "давка" тридцатых-пятидесятых, пережитая старым кавалеристом, не смутила. А журнал "Юность" оказался на высоте идейности. Между прочим, это его не спасало от некоторой подозрительности со стороны державы. К примеру, в армии, в ранге начальника клуба дивизиона, я получал указания политотдела дивизии - не рекомендовать военнослужащим срочной службы подписку на "Юность". Но это уже, как говорится, совсем другая история:

Ничто на земле не проходит бесследно: качественно иные семидесятые всё же кое-что унаследовали от предшествующего десятилетия. Например, многие журналисты нашей "Искры" были всё ещё и главным образом литераторами. Редактор - Владимир Гоцуленко, русский поэт, зам - Богдан Сушинский, украинский прозаик. Оба - молодые члены Союза писателей. Б. Сушинский возглавил литстудию при Дворце студентов и произвёл меня - по старой памяти - в ответственные секретари. В секретариате "Искры" священнодействовал Анатолий Мазуренко, сочиняющий рассказы и собравший обширную коллекцию дефицитной литературы, выдирая и переплетая публикации толстых журналов. В секретариате служил легендарный Валерий Хаит, которого кто же не знал? Хотя почти никто не знал, что он сочиняет стихи. И что в тот исторический момент он с Гариком Голубенко и Лёней Сущенко (моим товарищем ещё по шестьдесят пятому, по "Звёздной Республике", которой он заправлял), именно в нашем секретариате по вечерам сочиняли пьесу "Старые дома". Выпускающим служил Серёжа Мерзянин, молодой человек, танцор и умница, также пробующий перо. Позже Толю Мазуренко сменила на ответсекпосту Люда Авраменко, тоже работавшая над книгой. Правда, не над своей - это была литературная запись какого-то ветерана- передовика. Но всякому было ясно, кто - автор такой книги, а кто - соавтор.

Только что ушедшего из редакции завотделом писем и массовой работы прозаика Валерия Мигицко сменил помянутый всуе Виктор Попов - тоже сочинитель, знаток литературы и вообще эрудит, я бы сказал, гуманитарий-технарь. Он запросто цитировал классиков и современников, бренчал на гитаре, читал на память и мои стихи, содержал в порядке свой мотороллер и даже с кем-то там общался при помощи собственной: радиостанции, ключа и азбуки Морзе. Художник редакции Игорь Божко, живописец и график, сочинял прозу и стихи, пробовал себя в драматургии. Мы встречались по четвергам в Союзе писателей, где читали свои наброски. Кстати, туда приходил популярный в Одессе теледиктор Рудик Отколенко, который оказался перспективным драматургом. Он соавторствовал в сценарии фильма "Побег из тюрьмы" и был единоавтором телеспектакля ЦТ "Здравствуйте, наши папы:", имевшего всесоюзный резонанс.

Отделом учащейся молодёжи и комсомольской организацией "Искры" заправлял Юлий Шарабаров, человек образованный, спортивный, музыкальный и симпатичный. Со временем он возглавил "Комсомольскую искру".

Мои стихи и графика были ему интересны. В центре сельского идейно-тематического круга находилась Вера Подмазко-Семенченко, человек компанейский, знающий и весёлый. Зимой и летом она моталась по районам глубинки и почти всегда привозила что- нибудь газетно-вкусное. Приятельствовали мы с Людой Бойко - и до, и после её учебы в столичном ВПШ. Почти два года стол к столу служили в отделе комсомольской жизни с Аркадием Рыбаком - создателем и главным редактором благословенного "Порто-франко". Старше всех нас по возрасту был добряк-силач фотокор Борис Кузьминский, которого, кажись, менее всего интересовала идейно- художественная сторона нашей работы. И который радовался, как ребёнок, любой возможности угостить товарищей или весело провести с нами время вне редакции. Словом, только меня там и не хватало...

Казалось бы, какой должна быть сама атмосфера в таком молодёжном творческом коллективе под прапором обкома комсомола? Как легко должно дышаться в этой круговерти полётов по городу, области и стране, в бесконечных встречах-расставаниях! Это были заводы и фабрики, колхозы и совхозы. Вузы и техникумы, ПТУ, воинские части и корабли. Дети и ветераны. Это были театры и стадионы, спортзалы и катки. И жэковские клубы. И молдаванские дворики. И заповедные коридоры под Одессой. И золотая пряжка из кургана, которую до меня последний раз держал человек тысяч десять лет назад. И гравюра на обломке породы - ветка папоротника, которая не видела свет солнца сто миллионов лет. И мы призваны были останавливать все эти мгновения, вырабатывая продукцию широкого потребления. Заради чего освобождались от производства любой другой продукции, вознесены были на седьмой этаж суперсовременного издательства и снабжены документами, деньгами и полномочиями. Ну разве не прав был я, стремясь годами, пятилетками на сей Олимп духа и мысли:

Но с любых вершин, из самых увлекательных поездок и ярких встреч следовало возвращаться на землю. И снова, и опять погружаться в странную атмосферу творческого поиска и мещанской склоки, комсомольского задора и вульгарнейшего карьеризма. И в горле першило. И пол нередко уходил из-под ног. И мне представлялось - изо дня в день кто-то очень сильный, очень хитрый, прижимистый, изворотливый и злой, в каждую бочку чистейшего целебного мёда совал ложку дёгтя. И это нужно было есть. И ничего этого не должно было читаться нашим потребителем - даже и между строк.

Теперь "Искры" нет. Ни той, 60-й, ни той, 70-й. Но есть, слава Богу, носители памяти о её бытии. Цикл их воспоминаний в "Порто-франко" подтверждает субъективную природу мировосприятия и памяти. Одни и те же времена, обстоятельства, ситуации и их герои и тогда, видимо, воспринимались нами по-разному, и нонче вспоминаются неоднозначно. Сейчас к вашим услугам - моя память. Ну какая есть. И всё же думается, если мало кто из "искровцев" сегодня - настоящие друзья, то это не так уж и случайно. Как неслучайны были давно минувшие, но занозами засевшие в душе те наши беды-конфликты. Отсюда, из дальнего далека, в общем-то ясно видны две вещи: 1) кто именно задавал тот тон, подливал масло в тот зловещий огонёк, 2) как это связано с последствиями в жизни нашей прессы, комсомола, партии, города, области и страны. Дело, конечно, вовсе не в тех простых и жизненно неизбежных столкновениях, без которых нет коллективной жизни.

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.

На фото: Ким Каневский.

Рис. Кима Каневского, 1978 г.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья