Номер 39 (1035), 8.10.2010

Его зовут Александр Васильевич Суворов. По поводу другого человека можно было бы слегка поиронизировать: вот, мол, удружили родители. Однако наш герой достоин быть полным тезкой знаменитого полководца. И даже более того, ибо если великому воину XVIII века приходилось иметь дело с внешними врагами, то современному Суворову пришлось преодолевать свои недуги, идти наперекор, казалось бы, уготованному ему природой. Наш Александр Васильевич Суворов стал доктором наук, профессором, академиком, будучи слепоглухим. Из наших бесед с ним сложилась история его сражений за право жить полноценно...

- Я ослеп в три года, а оглох в девять. Из зрительных впечатлений мало что осталось, и сейчас ничего определённого, пожалуй, не припоминается. У меня на сайте есть работа "Большая сказка", если не ошибаюсь. Там описаны воспоминания из самого раннего детства.

От нормального слуха осталось побольше, прежде всего, то, что прежде чем оглохнуть, я успел научиться говорить, овладел русским языком, и у меня пусть немного необычная - надо прислушаться, чтобы свободно понимать, - но сохранная устная речь.

Как помню, 13 сентября 1964 года (в 11 лет) меня привезли в Загорский детский дом для слепоглухонемых детей. А 9 февраля 1971 года вместе с тремя другими воспитанниками Загорского детдома я был переведён в Москву, в экспериментальную группу лаборатории обучения и изучения слепоглухонемых детей научно-исследовательского института дефектологии Академии педагогических наук СССР. Нас перевели туда для подготовки к обучению в университете.

В сентябре 1971 года я начал учиться на факультете философии МГУ им. М. В. Ломоносова в качестве стажёра. Но зимнюю сессию сдавал уже на факультете психологии, так как на философском факультете принять у меня экзамены отказались. В летнюю сессию 1972 года сдавал одновременно экзамены за первый курс и вступительные, и полноправным студентом факультета психологии стал со второго курса. Причина всех этих сложностей - моя собственная тогдашняя инфантильность: в припадке абсолютной честности стремился формально закончить среднюю школу, хотя нас готовы были принять (и приняли) в МГУ вне конкурса без аттестата зрелости, ориентируясь на наш фактический уровень интеллектуального развития (наше обучение в МГУ было экспериментальным, и многие формальности поэтому можно было обойти с разрешения МинВУЗа).

Я очень благодарен своей маме за то, что у неё хватило ума не мешать мне учиться. А ведь, разумеется, в глубине души у неё теплилась эта надежда на чудо - на возвращение мне "хотя бы" зрения, "хотя бы" слуха... То, что мне грозит и паралич, при маминой жизни было ещё достаточно далёкой опасностью. Сейчас эта опасность придвинулась вплотную, в том числе и в связи с диабетом.

Ну и что? Учёба моя для мамы была абсолютной ценностью. Я, к ag abln, оказался достаточно увлекающимся и неуступчивым в своих увлечениях. Смолоду я ненавидел прозябание, считал его хуже смерти. В итоге, в главном, творческом, отношении я жил полноценно, и когда на мою голову посыпались новые медицинские напасти - диабет, диабетическая нейропатия (это когда ноги перестают держать), я не стал оплакивать себя заживо, а лишь прикидывал, какие всё же возможности полноценной творческой жизни у меня остаются. И продолжаю спокойно работать.

Мне было тринадцать лет, когда я задумался над мерой человеческих возможностей. Как раз приехал с летних каникул. А на каникулах о чём бы ни спрашивал соседских здоровых ребят, почти на все вопросы получал один ответ: "Не по нашим возможностям". Разозлился и задумался: откуда они так точно знают меру своих возможностей? Каким-таким прибором измерили? И чем вообще это можно измерить?

Я не знал ещё, что это едва ли не самое массовое проявление социальной патологии: неверие в себя физически вполне здоровых людей. Так проявляется процесс, в результате которого норма развития личности - талант - оказывается привилегией немногих. Привилегией, освящённой ложной идеей избранности. И уже неважно, чему или кому приписывается эта избранность: то ли генам папы с мамой, то ли Господу Богу... А на самом деле и гены, и Бог - разновидности камуфляжа, прикрывающего неравенство доступа людей к сокровищам человеческой культуры.

Я всегда был и остаюсь прежде всего воинствующим антифаталистом, противником идеи изначальной запрограммированности жизненного пути. Фатализм - это капитуляция перед обстоятельствами. В том числе, и прежде всего, перед социальной патологией. Но коль скоро от нас хоть что-то зависит - посмотрим ещё, как говорится, кто будет смеяться последним...

Ну а в 1966 году, приехав с летних каникул в Загорский детдом для слепоглухонемых, я додумался таки, чем можно измерить возможности. Очень просто: дерзостью. Дерзким замахом на решение именно тех задач, которые кажутся непосильными. Решил, паче чаяния? Значит, недооценивал себя. Не сладил? Надо не хныкать по случаю непосильности задач и недостатка "возможностей", а посмотреть, насколько всё же сладил. На сегодня то, насколько сладил, и есть мера моих сил, мера моих возможностей. Спокойно продолжаем наращивать свои личностные возможности - и, в конце концов, непосильное окажется посильным. Ведь уровень возможностей - вовсе не постоянная, но переменная величина. "Планка" может и подняться, и опуститься. В зависимости от обстоятельств, среди которых не последнее, а в ряде случаев первое место занимает именно собственный настрой - то ли на оплакивание себя, то ли на пожизненный личностный рост. Категорически отвергая прозябание, всегда считая, что прозябание - хуже смерти, я, в целом, всегда был настроен на достижение общечеловеческого, а не "инвалидного", уровня своей личностной полноценности. И когда меня уличали в грехе гордыни, дерзко соглашался: да уж, от скромности не помру...

К Саше, простите, Александру Васильевичу Суворову, просто как к магниту, тянутся люди - от самых маленьких, которых не смущает ни его механический голос, ни то, что "дядя не видит и не слышит" (мои собственные дети в весьма юном возрасте с азартом играли с дядей Сашей в шашки и хорошо помнят, как он то твердо выигрывал, то слегка поддавался, и они вместе хохотали, поедая конфетки). Я уже не говорю о детях-инвалидах и взрослых, которые за простыми элементами быта видят ежедневный подвиг, говоря "высоким штилем", а на деле выходит, что у него профессия такая - Человек с большой буквы. Профессор Суворов опубликовал массу статей, дал тысячу консультаций, прочел огромное количество лекций, встретился с массой людей, более двух десятков его книг переведены на большинство европейских языков. Он - Рыцарь Ордена Милосердия, автор методики так называемой "школы взаимной человечности". В 1991 году Саскуаханский университет (США) присвоил ему звание почётного международного доктора гуманитарных наук. С 1999 года Александр Суворов - действительный член Международной академии информатизации при ООН.

Материалы полосы подготовила
Раиса КРАЕВА.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья