Номер 30 (877), 17.08.2007

Петр Тодоровский - о своем первом фильме "Никогда":

- Предыстория фильма такова: на Одесской киностудии появился Григорий Поженян со сценарием "Жажда", режиссер Евгений Ташков взял его в работу; а я был оператором фильма, и таким образом мы познакомились с Григорием Михайловичем. Вскоре после съемок "Жажды" Поженян поехал в Николаев на судостроительный завод. Там ему рассказали историю директора Орешкина, покончившего с собой. Судьба этого человека так взволновала Поженяна, что он сел за сценарий и полностью себя "выписал". Новый сценарий долго пролежал в портфеле Одесской киностудии. Дружба с Ташковым у Поженяна пошла врозь, они уже не разговаривали. Старикам свой сценарий он отдавать не хотел, а Хуциев уехал работать в Москву, Габай тоже уехал, кто-то запил, кого-то не стало... Но появился на студии молодой режиссер, только что окончивший ВГИК, Володя Дьяченко; он прочитал сценарий, заинтересовался. Так как Дьяченко был дебютантом, то, видимо, ему одному доверить картину побоялись. Не знаю, как возникла моя кандидатура, думаю, что меня предложил Поженян. Кроме того, он попросил меня и снимать фильм. Сделав три-четыре картины с хорошими режиссерами, я уже считался опытным оператором. Но все встали на дыбы, директор киностудии сказал: "Зачем мне вместо хорошего оператора получить неизвестно какого режиссера?" Но Поженян поехал в Киев на прием к министру культуры. Григорий Михайлович умел договариваться, вплоть до того, что мог на руки встать, если нужно было. (Когда в студенческие времена в Литературном институте, в общежитии, произошла драка, ректор вызвал к себе Поженяна, прочитал нотацию и сообщил об исключении, добавив: "Больше чтобы ноги твоей здесь не было". Тогда тот встал на руки и на руках вышел из кабинета.) Словом, и министра Поженян как-то уломал: меня назначили и сорежиссером, и главным оператором.

Женю Евстигнеева, который до этого успел сняться только в "Девяти днях одного года", в роли одного из ученых, я знал по театру, видел в "Голом короле", понимал, что актер он великолепный. Но заполучить его оказалось большой проблемой. Мы ему дали почитать сценарий, Евстигнеев загорелся, он очень хотел сниматься, но взбунтовалось начальство в Киеве. Ведь был выработан определенный типаж крупного руководителя предприятия, а Евстигнеев ему не соответствовал, не вписывался в общепринятые стереотипы. Нам предлагали много актеров, в том числе киевских, и все - метра под два ростом. Тянулось все это долго, и, вероятно, мы так надоели своими просьбами, письмами, доказательствами того, что Евстигнеев замечательно подходит для этой роли, на которой держится весь фильм, что, в конце концов, удалось его утвердить.

Помню, после просмотра картины его жена Галя Волчек сказала: "Это у Жени будет лучшая роль". Хотя потом, как известно, Евстигнеев сыграл много замечательных ролей, но, мне кажется, она не ошиблась...

На роль жены Орешкина пробовалась ленинградская актриса Добронравова, мы долго над ней "колдовали". В Одессе лето, жара, все купаются, актриса тоже загорает на пляже, а мы ее все время оттуда вытаскиваем, репетируем, делаем пробы. Но в результате отпустили "на свободу" и вызвали Мышкову. Нинель была очень хороша собой. Я почему-то именно о ней вспомнил, как только все решилось с Женей. Знаете, это чисто биологически, у каждого режиссера есть свой тип женщины. Бывает, что актриса необыкновенно красивая и талантливая, но все равно ее не воспринимаешь, тебе с ней неудобно работать. Красота ведь тоже понятие растяжимое. Я подумал, что у директора крупного завода должна быть красивая, элегантная жена, а в моем представлении Нинель Мышкова вполне соответствовала этому, она была очень красива и достаточно сдержанна, что было важно.

Сложностей в работе было много. Мы начали съемки, когда у Евстигнеева был отпуск, успели снять ленинградский блок, в конце лета спешно переехали в Одессу, там сняли натуру, сцены на пляже и т.д. Первого сентября Евстигнеев уехал в Москву на открытие театрального сезона. У нас стояла декорация - квартира Орешкина, в которой мы должны были отснять восемьсот пятьдесят полезных метров. Неожиданно Женя звонит мне и говорит, что Ефремов его не отпускает, дал роли еще в двух спектаклях помимо тех, которые у него были.

Мы послали в Москву администратора, который весь день, с утра и до ночи сопровождал Евстигнеева: отвозил его в театр на репетицию, домой отдохнуть, потом на вечерний спектакль, после чего, прямо в гриме - в аэропорт. Последним самолетом он прилетал в Одессу, мы его встречали, всю ночь снимали, и утром первым рейсом отправляли обратно в Москву, где все опять повторялось - репетиции, спектакли и т.д. Женя спал на ходу - в самолете, в машине. В таком режиме мы отсняли весь павильонный комплекс с его участием, а когда проявили материал, то увидели, что основная часть оказалась техническим браком. Представляете, что с нами было? К тому же Евстигнеев сказал, что не сможет больше сниматься, не выдерживает такую нагрузку. Мы остановились, месяц с лишним ничего не делали. А ведь деньги затрачены, и кино все-таки надо снимать. В общем, как-то уговорили министра культуры, Ефремова и Женю и опять "завелись" по той же системе. Бывало, мы с Женей сядем, начнем что-то прокручивать, обговаривать. Немного выпьем, я играю на гитаре, он отстукивает мелодию (Женя - человек музыкальный, он был великолепным ударником). Собственно, так и появилась сцена в фильме - Орешкин играет на вилках. В сценарии ее не было. Мы дурачились, дурачились и придумали. Потом, уже много лет спустя, в ВТО на шестидесятилетии Михаила Ульянова Женя схватил тарелки и две вилки, я взял гитару, и мы с ним вдарили на "ура"!

Много чего мы еще придумали, но столько лет прошло, всего и не вспомнить. Мы с Поженяном и ссорились, и мирились, все было. Появится, к примеру, интересная идея, которая может улучшить сцену, говоришь: "Гриша, надо переписать". Он ни в какую: "Не буду ничего делать, мне что, всю ночь не спать?" А утром, счастливый, стучит в дверь к нам с Володей - написал мелким почерком три-четыре листа новых диалогов.

Композитора мы нашли оригинально. Мы с Поженяном вернулись из Москвы и отправились на барахолку: я купил себе ратиновое пальто, шляпу, он - итальянское белье для жены, а вечером мы поехали гулять с актерами гастролировавшего в Одессе театра "Современник". В три часа ночи нас находят и говорят: "Вас обокрали". Ну и началось: в одну сторону бежит Евстигнеев за милиционером с собакой, Ефремов - в другую, все невменяемые (ведь мы уже хорошо "посидели"), в общем, ночь была бешеная. А утром, в себя еще не пришли, видим - сидит у нас во дворе какой-то странный человек в темных очках, в костюме, с беретом на голове (это в разгар лета!). Вдруг он встает и идет за угол общежития, где как раз находится наше окно, из которого вытащили все вещи. Мы скорей звонить следователю. Он приезжает вместе с милиционером. Подходит к этому типу, спрашивает: "Вы что здесь делаете?" - "Сижу. Вон там общежитие, где я живу". - "А зачем за угол ходили?" - "Меня накормили арбузом, а туалет у нас не работает". - "Кто вы такой?" - "Композитор, моя фамилия Каравайчук". Мы дали Каравайчуку почитать сценарий, ему показалось это интересным, и он согласился работать.

В ту пору на Одесской киностудии Александр Муратов и Кира Муратова снимали очень хорошую картину "Наш честный хлеб", которую в Киеве ужас как мордовали. Тогда вообще было невозможно показать фильм в Москве, пока не пропустит Киев. Так долго не пропускали в Москву "Два Федора", которые "подцепили" ярлык "мелкотемья". Этому препятствовал киевский секретарь по идеологии по фамилии Скаба. Михаил Ромм на одном совещании сказал даже, что вот Хуциев давно закончил картину, а какая-то, понимаете ли, "скаба" ее не выпускает в Москву. А нашу картину на студии приняли, я бы сказал, с легкой опаской, но, в принципе, спокойно. Хотя знаю, что директору не нравился финал.

Картина прошла, совершенно не замеченная критиками. В Москве ее посмотрел один только Владимир Евтихианович Баскаков. Он сказал: "Молодые люди, входящие в режиссуру, могли бы снять более веселую картину. Но то, что герой - директор крупного завода и дело сделал - это уже хорошо". Вот что, собственно, всех устраивало. Фильму дали вторую категорию и сказали, чтобы мы были счастливы, потому что в Киеве все равно не понимают, зачем нужен такой директор, как Орешкин-с длинным носом и выпученными глазами. А тираж был такой маленький, что не могу вспомнить, чтобы картина вообще где-то шла. Этот фильм был мощным трамплином, который дал мне возможность изменить свою жизнь. Он открыл мне дорогу в режиссуру...

Подготовил Александр ГАЛЯС
(по материалам интернета).

Коллаж А. КОСТРОМЕНКО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья