Номер 28 (1024), 23.07.2010

Мое первое настоящее знакомство с Высоцким - самиздатовский сборник "Нерв", под великую ответственность данный мне на две ночи руководителем студенческой литературной студии. Потом была курсовая по его сказкам, еще позднее - публикации к юбилеям, датам, и каждый раз Высоцкий был для меня открытием.

Потом писать расхотелось, появилось раздражение на "воспоминания современников", Влади, Кобзона, выдергивающих из своей памяти недостойные эпизоды, - потому что в определенные времена лучше вообще смолчать, чем говорить и писать черт-те что для поколения, знающего о вьетнамской войне и НАСА больше, чем о Великой Отечественной... И как этому поколению понять Высоцкого, открывавшего свои концерты "Братскими могилами", автора "Штрафных батальонов" и многого другого, не позволяющего поверить, что к началу войны ему было всего три года. И сегодня - вместе со многими исследователями его творчества - убеждена, что время изучения Высоцкого еще не настало: "большое видится на расстояньи", а расстояние во времени у нас пока незначительное.

Недавно довелось редактировать поэтические сборники человеку на год старше Высоцкого, писавшего с юности стихи (настоящие!) "в стол", слушать его воспоминания о том, как Высоцкий "пел у него всю ночь" и даже "поругаться", отстаивая любимого поэта (чуть не сказала "кумира"), за то, что собеседник сказал: "Но я же не спился". Я ответила: "Так вы и стадионов не собирали в те годы". Ответом мне послужила работа над очередной книгой этого автора...

"Есть эпохи для поэтов и поэты для эпох", и не случайно на вопрос, что для вас значит Высоцкий, я чаще всего слышу (от тех, кто вообще в курсе) одно: эпоха. Разбирать его по кусочкам - поэт, актер, песенник - невозможно, хоть в этом уже все убедились, а увидеть в достойном масштабе - рано. В том числе и мне. Но очередная дата обязывает. Я ограничусь выдержками из своего восприятия Высоцкого 12-летней давности, к 60-летию со дня рождения, заранее попросив у искушенного читателя извинения за некоторый восторг, не соответствующий сегодняшнему дню. Статья называлась "О Высоцком - словами Высоцкого" (как-то с самого начала знакомства с этой Личностью чувствуется, что всем нам лучше молчать, когда говорит Он, ведь все наши комментарии жалкие - не о нем, а о себе, любимых).

"Вот спрашивают: попадал ли в плен ты?

Нет, не бывал. Не воевал ни дня.

Спасибо вам, мои корреспонденты,

Что вы неверно поняли меня!"

Его часто неверно понимали: и понятливые, и не совсем. Понятливым он был благодарен и признавался: "Как меня люди поняли, зависит от многих вещей: от меры образованности, от опыта жизненного... Некоторые иногда попадают в точку, иногда рядом, и я как раз больше люблю, когда рядом: значит, в песне было что-то, на что даже я не обратил особого внимания". Не совсем понятливым, но, в общем-то, неплохим ребятам, писавшим ему: "Я помню, как мы с вами гоняли МАЗы по Чуйскому тракту", объяснял: "Это просто очень удобная форма писать от себя, от первого лица. Это не от нескромности и не из-за того, что я все испытал на собственной шкуре, самое главное - там есть мое отношение, мое рассуждение, мое мнение о предмете, о котором я говорю, и это, думаю, дает мне право говорить "я". Меня часто отождествляют с героями моих песен, но никто и никогда не догадался еще спросить, не был ли я лошадью, волком и истребителем, от имени которых я говорю: ведь можно писать от любых предметов, в них всех можно вложить душу, - и все!"

Он не пел свои песни - он их "показывал". Так и говорил: "Сейчас покажу вам песню". "Я хотел бы, чтобы в них ощущалось наше время, время нервное, бешеное, его ритм, темп". Не любил, когда его песни исполняли эстрадные певцы: "Они, наверное, споют лучше меня, но не так. Не так, как я написал".

Были и совсем непонятливые. Они обыкновенно обладают властью. Такие были и есть во все времена. Чехов говорил о них - "хамелеоны". Евтушенко обозвал "кабычегоневышлистами". Разные по масштабу - в своем официальном статусе - они одинаково мелки перед любой более или менее яркой личностью и, интуитивно чувствуя это, враждебны ей. Высоцкий их особенно раздражал. Слишком уж он выделялся из предназначенной всем "колеи", где нужно было лишь:

"Так держать - колесо в колесе,

И доедешь туда, куда все".

Это им он говорил:

"Я не люблю, когда мне лезут в душу..."

От них отмахивался:

"Да нет, живу не возле "Сокола";

В Париж пока что не проник.

Да что вы все вокруг да около?

Да спрашивайте напрямик!"

Это им в лицо он смеялся, -

"Нет меня, я покинул Расею!"

"Я смеюсь, умираю от смеха:

Как поверили этому бреду?

Не волнуйтесь: я не уехал.

Не надейтесь: я не уеду".

Из-за них пришел к горькому выводу:

"Не надо подходить к чужим столам

И отзываться, если окликают".

Над ними издевался:

"Меня зовут к себе большие люди,

Чтоб я им пел "Охоту на волков".

Вырвавшись из общей колеи, он кричал другим:

"Эй вы, задние, делай, как я!

Это значит - не надо за мной!

Колея эта только моя,

Выбирайтесь своей колеей".

И ему внимали тысячные залы и стадионы, что уже становилось опасно. В подобных случаях знали, что делать, и виртуозно умели отыскать повод:

"На слово "длинношеее

в конце пришлось три "е" -

Укоротить поэта, вывод ясен.

И нож в него! Но счастлив он

Висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен".

И необязательно подстраивать поэту дуэль - сам сгорит. И, хотя "срок жизни увеличился, и, может быть, концы поэтов отодвинулись на время", все равно "поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души".

Свою трагическую обреченность он ощущал всегда. "Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее"...

...Москва, 25 июля 1980 года. "Вроде все как всегда", как поется в одной из самых проникновенных его песен. "Только что-то не так, если страшно молчит, растерявшись, толпа у Таганки, если столько цветов, бесполезных цветов, в бесполезных руках".

Это уже не Он. Это Андрей Макаревич посвящает его памяти. В тот день было много таких посвящений.

"О Володе Высоцком

я песню придумать хотел,

Но дрожала рука,

и мотив со стихом не сходился.

Белый аист московский

на белое небо взлетел,

Черный аист московский

на черную землю спустился".

Так увидел тот день Булат Окуджава.

В тот день Высоцкому исполнилось 42 и еще ровно полгода.

"Я, конечно, вернусь,

весь в друзьях и мечтах,

Я, конечно, спою,

Не пройдет и полгода".

"Возвращаются все,

кроме тех, кто нужней".

...Прошло 30 лет. Высоцкий - лауреат Государственной премии СССР, его изучают в школе, воспоминаний исследований и поэтических сборников немерено. А мы его до сих пор не знаем, и это он тоже чувствовал.

"Саван сдернули, - как я обужен,

Нате, смерьте!

Неужели такой я вам нужен

После смерти?"

НУЖЕН. Любой и весь.

А уж как поймут тебя люди, не знавшие тебя, родившиеся после твоей смерти, - ты сам говорил: "зависит от многого..."

Ирина ДЕНИСОВА.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья