Номер 04 (900), 08.02.2008

Несколько лет назад Одесский литмузей выпустил замечательный сборник "Влюбленный Валентин. Влюбленный в Валентину", героями которого были два знаменитых брата- одессита, писатели Валентин Катаев и Евгений Петров. В основу книги легли письма братьев своим возлюбленным.

Книга эта состоит из двух частей.

"Влюбленный Валентин" - рассказ о юношеской любви Валентина Катаева к Ирине Алексинской, юной одесситке, которая вдохновила начинающего поэта на создание стихов, а много десятилетий спустя послужила прототипом героинь повестей знаменитого прозаика.

"Влюбленный в Валентину" Евгений Петров, в отличие от старшего брата, свое чувство отдал одной-единственной женщине - своей жене Валентине Грюнзайд (Катаевой).

После того, как книга была прочитана, возник вопрос: а какими словами объясняются в любви сегодня, пишут ли еще письма-признания в пору всеобщей телефонизации и широкого наступления электронной связи? Что говорить, пришлось поискать (интернет мы сознательно не брали в счет). По доброй иронии судьбы письма, фрагменты из которых вы прочтете, адресованы Валентину (ничего больше, как вы, уважаемые читатели, понимаете, мы по этому поводу сказать не можем).

В целом получилось некое даже "триединство", с той только разницей, что Валентин Катаев писал в пору первой мировой войны, Евгений Петров - двадцать лет спустя, а между письмами Валентина и письмами к Валентину - расстояние в восемь десятилетий.

ВАЛЕНТИН...

"Страшная и жестокая вещь любовь! Она неслышно и легко подходит, ласково целует глаза, обманывает, волнует, мучит и никогда не уходит, не отомстив за себя..."

"Как это ни странно - не без труда разбирал я выцветшие слова, - но после Вашего письма у меня появилась непреодолимая потребность делиться с Вами всеми мелочами моего военного быта. Вы одна из всех тех, кто мне пишет, правильно поняли, что главное - мелочи. Именно мелочи. Из них складывается жизнь, хотя бы даже и на передовой линии с ежеминутной возможностью смерти. Мелочи главнее самого главного, потому что главное состоит именно из них, из этих как бы незначительных мелочей..."

"Получил Ваше письмо. Спасибо. Оно согрело меня, а это очень кстати: в землянке сыро, холодно, со стен течет, спать можно лишь согнувшись, да, кроме того, единственное стеклышко окна разбилось от звуков стрельбы, и теперь сидим в темноте, так как пришлось заделать дыру доской... В Вашем письме поразительно верно сказано о моей теперешней и прежней жизни. Именно такое сознание и у меня: что-то навеки потеряно. Вспомнил, что еще прошлым летом, в прошлой жизни, нацарапал стишки, которые вдруг вспомнил:

"Перед вечером дорожки покропил июльский дождик. Застучали тихо капли мелкой дрожью по асфальту. Перед вечером над книгой я задумался в качалке. Сонно, сумеречно, грустно было в комнатах прохладных. Я о чем-то светлом думал, и о ком-то дальнем думал, и с востока незаметно подошел душистый вечер, нежно пахло матиолой. Дождь прошел. И небо в звездах черным зеркалом казалось, отражавшим душный город разноцветными огнями. А в раскрытое окошко, прилетев на свет из сада, мотыльки кружились плавно над зеленым абажуром".

Тогда я, каюсь, был немного в Вас влюблен. Помните, мое идиотское объяснение в любви у Вас на балконе осенью? Но почему же "я о ком-то дальнем думал?"

А славное все-таки было время. Но его уже никогда не вернешь..."

ВАЛЕНТИНЕ...

"Не получаю от тебя писем. Скучаю. Постоянно о тебе думаю. Люблю. Вчера мне приснился Петенька. Снилось, он здесь, в Париже, я его показываю знакомым - и вынимаю его из кроватки. А он почему-то маленький, годика на полтора, в рубашечке, сонный, но веселенький. И разговаривает как взрослый. А тебя видел на несколько дней раньше. Утром никак не мог вспомнить, какою ты мне приснилась. Но, во всяком случае, как-то очень хорошо...

Моя нежная, маленькая козанька! Не будь свинкой, напиши наконец..."

"Люби меня, козанька. Смотри! Я тебя очень, очень люблю. Целую нежно, нежно все десять пальчиков, два ушка, два глазика, один носик, один ротик. И шейку, и ножки, и родинки, и животик... Твой, надеюсь, единственный..."

"Я вышел на оживленнейшую виа Рома и чуть не попал под автомобиль, читая и перечитывая твои родные и любимые строчки. Рад, что ты и Петенька живы и здоровы. До такой степени хочется вас видеть, что вот готов бросить это сказочное путешествие, о котором столько мечтал, и лететь к вам, моим нежно любимым женам и детям. Только мысль о том, что такое путешествие может быть никогда в жизни не повторится, меня останавливает...

Ну, козочка, целую тебя крепко и нежно, многое множество раз. Люблю тебя, как пять лет назад, как в первый день, когда ты в красном платьице явилась в мою комнату в Троицком переулке - бледненькая и взволнованная...."

"Что с тобой? Почему от тебя ничего нет? Я думал найти по приезде в Вену, по крайней мере, два-три письма, а не нашел буквально ни строчки. Не хорошо, кошечка. Прямо скажу - свинство. Я серьезно волнуюсь...

А между тем я очень по тебе скучаю, ежеминутно о тебе и Петеньке думаю и в каждом письме объясняюсь тебе в любви, словно я не старый муж с шестилетним стажем, а юный жених! "

"Родная моя и нежно любимая..!

Ночью я позвонил дежурному доктору и мне сообщили, что ты родила мальчика 10 фунтов весом. Я был в полном восторге и даже не вспомнил о том, что по всем приметам и картам выходила девочка...

Кузик, напиши, какой младенец. Черненький? Или светленький? Действительно такой толстый?

Я хочу, чтобы его звали Ильюшей. Как ты смотришь? Мне очень нравится..."

"Я хочу, чтобы вы были в безопасности. Неужели я так глуп, что не подумал обо всем, отправляя вас в Ташкент... Я знаю, вам пока трудно. Но привыкни к мысли, что ты стала теперь самостоятельной и должна научиться бороться сама за жизнь детей и свою. Пойми, что я все время на фронте...

Не могу же я стать дезертиром, вроде Кирсанова или Иванова или Гусева, по той причине, что они поехали со своими семьями, а я не поехал!!

Мое сердце разрывается на куски, когда я думаю о тебе, Петеньке или бедном больном Ильюшеньке. С тех пор, как я получил твою первую телеграмму, моя и без того нелегкая жизнь превратилась в ад. Что мне делать? Как помочь вам?...

Переноси страдания стойко... Лучше жить плохо, чем иметь мужа негодяя. Если ты этого не понимаешь, тогда мне остается одно - повеситься...

Я обожаю тебя и детей. Ты для меня все. Сейчас ты упрекаешь меня, но чем я виноват? Прости, деточка. Обнимаю, целую, люблю."

"Поздравляю еще раз с годовщиной нашей свадьбы. Хорошо, что я люблю тебя так же, как и тогда..."

ВАЛЕНТИНУ...

"Милый, я только вернулась после нашей встречи, а в телевизоре, случайно включенном, прямо тут же чья-то передача о ней, о любви этой самой, о которой мы с тобою столько говорим (и пишем, и молчим). И ничего особенного там не было, в общем-то. Только я вдруг с легким ужасом подумала, как ты будешь читать тот мрачняк, который я ухитрилась тебе накатать в те дни, когда было особенно гнусно по разным причинам - и дико не хватало тебя. Надеюсь, ты поймешь и простишь...

Я знаю, отчего меня трясет время от времени и в целом нехорошо. Со мной такое уже бывало: это безумный, иррациональный страх потери. Пишу потому, что вслух проговаривать эти глупости нелепо. Все слишком хорошо, а это не бывает надолго. Не знаю, как у тебя, а у меня обычно так: если какое-то чудо сваливается на голову, впоследствии на ту же голову падает как минимум увесистый кирпич..."

"Помнится, ты просил не подчеркивать, что я тебя не люблю? Уже не подчеркиваю по простой причине: люблю. И это такая же реальность, как ты и я. Знал бы ты, как я счастлива, что, наконец, могу тебе это сказать, прорвавшись сквозь всякие колючие изгороди моей личности, и что ты помог мне вытащить наружу все то теплое и мягкое, чем я действительно являюсь, и о чем уже стала забывать...

Может, для моего же собственного блага мне следовало сообщить об этом приблизительно через полгода, но обманывать не умею и не хочу, тем более - тебя. На кой мне эти женские игры? Люблю. Все. Я забыла этот язык. Может, с твоей помощью вспомню..."

"На самом деле я тоже думаю о всяком разном прошлом. Говорю редко. Оно достаточно разнообразно. Но ты знаешь, чего никогда не было, так это, чтобы мне было интересно, здорово и радостно, когда человек занят не мной. Когда думает, работает, с кем-то общается, все, что угодно - этого не было никогда. Сейчас я сижу и смотрю на тебя, занятого своими делами, требующими внимания, - и мне так хорошо, и опять бесконечно странно. Ты можешь меня обидеть, но не утомить и не заставить скучать с тобой (без тебя - да)...

Я помню тебя самым разным и люблю тебя - таким, другим, третьим, у тебя много лиц. Самое чудное и теплое я видела не так давно и это было настолько прекрасно, что я даже не знаю, как тебе об этом сказать... Это, пожалуй, вне слов. Для этого нужно подойти к тебе..."

"И снова доброй ночи!

Мне не спится, бог весть от чего. Я немножко устала сегодня и ничего интересного от меня не жди - извилины повыпрямлялись как змеи в теплой воде. Отдыхают они, надо полагать. Одни ощущения остались маловразумительные. Типа: господи, если бы ты оставался таким, как твои же на бумаге слова. Таким, как стоял в проеме двери и смотрел мне вслед. Таким, как писал мне потом, и это хотелось читать и читать:

То ли холод меня вчера достал, то ли я в тебе что-то не углядела, только по мне прошлась какая-то жуть, будто кусок льда на солнечное сплетение упал. Наверное, от холода все- таки...

Я даже не знаю, зачем вообще сейчас пишу. Просто пообщаться хочется, видно. Ты сейчас один - как тебе там? Хорошо, тепло, спокойно? Если так - радуйся. Я целую тебя - потихоньку, чтобы не растревожить".

"Сейчас я иногда совсем рядом, а ты - черт знает где. Я понимаю, что зима, что дела и так далее - но я ни черта не знаю о твоих делах. Ты перестал мне рассказывать о них... Ты говоришь: периоды. Я бы и хотела разобраться, чтобы спокойно пережить этот предполагаемый период, довольно долгий, но ты совсем не даешь мне такой возможности. Ты закрыт, как раковина, почуявшая опасность. Твои руки еще время от времени находят мое тело, как мне время от времени хочется есть. Это осталось и то - едва-едва. Остальное вообще ушло...

Я могу тебя понять... С присущим тебе энтузиазмом, подолгу ты держал в руках меня тогдашнюю - яркую, летнюю, юную, непохожую, настоящую - и крылья у тебя вырастали, и глаза теплели, и все казалось возможным, и не было у меня других имен, кроме как счастья и чуда, которому можно рассказать все-все. И ты говорил "не уходи" - а время уходило слишком быстро.

Затем я заболела.

Затем на меня валом повалили неприятности, одна веселее другой, будто из какого-то рога антиизобилия - и ты исчез окончательно...

Почему так трудно стало разговаривать с тобой? Понимаешь, я не знаю, о чем. Я забыла. У меня в голове будто ветер продувает пыльную пустынную улицу. А молчание вызывает напряг, которого раньше не наблюдалось. Когда-то было так хорошо и легко и разговаривать и молчать с тобой. Оказывается, одной твоей любви мало для теплой и честной близости. Я еще должна тебе сдавать экзамен на уважение. И, похоже, я его таки не сдам..."

"Что касается меня, то я по-прежнему здесь. Разочаровавшая тебя и разочарованная в тебе, но я - это я, что бы со мной не происходило...

С тобой плохо, без тебя - тоже. Стало больно ходить по улицам, где мы гуляли: напоминают о тебе. И так далее. На моих воспоминаниях - полусвет-полутень. Свет из "тогда", тень - из "теперь".

Вот и десять месяцев прошло..."

Подготовил Андрей РАЙКОВ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья