Номер 38 (1135), 12.10.2012

Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90- летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-37.

Заслуженный журналист Украины Ким Каневский продолжает свой рассказ о работе в газете "Комсомольская искра". Начало см. в № № 34, 36, 37.

Возможен ли коллектив вообще, газетный в особенности, безо всяких "ситуаций"? А они у нас порой были просто анекдотические.

Одна из страничек моего дневника возвращает в год 1978- й, когда Борис Кузьминский (отзывался на Кузьмича), я и сотрудник ГосТВ Виталий Нахапетов (будущий генеральный директор ООГТРК и мой телепатрон) были вытребованы в Донбасс, где вдруг печально прославилась шахта "Одесская". После войны затопленные немцами шахты восстанавливали комсомольцы разных организаций СССР. Эту шахту возродили молодые одесситы - вот и стала она "Одесской". Пафос традиции был понятен и любим несколькими послевоенными поколениями одесситов. У Одессы - своя шахта в Донбассе.

Раз в пятилетку туда наш обком торжественно посылал комсомольско-молодёжный отряд. Последний промаршировал от ОК до вокзала под "Прощание славянки" в 1977, к 60-летию Октября. А зимой-78 в ЦК КПСС сообщили о безобразиях со стороны этого высокосознательного ударного объединения комсомольских и несоюзных одесситов по отношению к шахтёрскому труду и местному населению. Большой ЦК поговорил с украинскими товарищами, те - с одесскими. И мы отправились туда - разбираться. И привезли не один, а целых два анекдота.

Оказалось, новый одесский комсомольско-молодёжный отряд составили, преимущественно, предмаргиналы. Вовлечённые обещаниями быстрой и лёгкой наживы ("Кайлом бац - кооперативка, лопатой шух - "Волга"!", как пояснил мне доверительно один такой ударник), они любезно согласились проехаться в Донбасс. Освежиться. Несколько парней дали согласие принять комсомольские билеты... за две поллитры. А шахта оказалась - крутого залегания. 1400 метров вниз. А заработки - мизерные. Ну и небольшой шахтёрский городок с наступлением сумерек поплыл в винно-водочном чаду. И был терроризирован ударниками из Одессы.

- А второй анекдот?

Борис снимал почти непрерывно. В Одессу увёз пухлый блокнот и несколько фотокассет. Но утром в редакционной фотолаборатории я застал его несколько озабоченным.

- Что... Брак?.. - пал я духом.

- Хуже, - тихо, но внятно ответил Кузьмич. И рукой каратиста повёл по столу, где лежали фотоплёнки и блокнот. Оказалось, он каждого запечатлённого записал в блокнот аккуратно: имя, фамилию, возраст, место работы, должность. Но понятия теперь не имел - как это соединить. Кто есть кто? "Слушай... этот... чернявый... не Петренко? Не помнишь? А, нет, Петренко - этот, белявый..." Словом, полоса (1000 строк) с материалами о нашей недельной поездке вышла с двумя фотографиями: большая группа шахтёров на фоне террикона и ворота самой шахты с вывеской "Одесская"...

Или вот. Лена Лескова в публикации о "К. И." вспоминает, что иные огромные окна редакций к праздникам забирали красным ситчиком. И восьмиэтажный фасад являл число пройденных Октябрём лет. А ведь с этим связан памятный эпизод, также занозой вошедший в редакционную длань.

В 1977 году с площади Независимости такая комбинация читалась как "60". И надо же было, чтобы подрамник с этой красной штукой пришелся и на одно из окон отдела писем и массовой работы. Это - самое большое помещение редакции - было и местом празднования юбилеев. А смели ли мы, внуки Ильича и дети Победы, "искровцы" штатные и внештатные, не осушить по полной за годовщину революции, о которой контра когда-то говорила - "заварушка на полгода!" и 60-летие которой было на дворе!

Ну, может быть, были места некоторые излишества. Для редакции комсомольской (читай - коммунистической, марксистско- ленинской, октябрьски-революционной)) газеты таковое не грех. Рабочий класс - он тоже выпить не дурак. К тому же участники застолья разошлись восвояси ещё до заката. А один журналист не разошелся. А тихо-мирно задремал за столом. Но вдруг захотел вздохнуть полной грудью. И распахнул окно. А там вместо чистого воздуха драпировка. Ну и... полоснул по ней пару раз. И свежий воздух ворвался в помещение. О, если бы только он...

Увы, оттуда, с площади, это выглядело идеологической диверсией. А времечко было весёлое, отпор всевозможным чуждым влияниям (сионизму, например, вещизму молодёжи и т. д.) мобилизовывал население на новый виток бдительности. Естественно, очень скоро постучали в двери. И представились - из самого серьёзного департамента. Хлебнувший кислорода и задремавший коллега решил, что это - шутка товарищей по редакции. И послал подальше. Но это были и впрямь профессионалы "оттуда"; конечно, они нашли способ открыть двери. В общем, виновнику торжества пришлось оставить свой пост. А жаль: талантливый журналист, обещающий писатель, человек энергичный и весьма полезный.

Кстати, о бдительности. При вёрстке очередного "Козлотура" вакантным остался квадратик - строк двадцать пять. И из наследства, полученного мной от ушедших в юмор-сатиру "Вечёрки", в виде папок с текстами и рисунками, я предложил секретариату невинно-смешной рисунок: на вершине кирпичной трубы работяга проверяет кладку отвесом. Труба явно под углом. Но и отвес - под углом. Не в этом дело: в пустой левый верхний угол - по закону композиции - автор (некто Эренбург из Оренбурга) поместил облачко. И не в добрый час изобразил его пухленьким цветком в лепестках. Сдал я всё в набор и уехал домой. А утром оказалось, имел-таки в редакции место шухер до небес.

Один весьма ответственный и не в меру бдительный сотрудник (партиец, разумеется) не поленился - подсчитал: облачко-то... о шести лепестках! И значит, при большом желании его можно принять за шестиконечную звезду! И выпускающий кайлом срубил окаянное это облако уже в матрице. Более того! Гораздо более того! Встреча с такими вражескими происками мобилизовала помянутого господина к внимательному обзору всего материала. И о ужас! - оказалось, сама клишированная эмблема "Козлотура", то ли бык, то ли тур, весь в цветках и с цветком же в зубах, - тоже под подозрением. Потому что некоторые его цветки - о шести лепестках. И не кругленьких-пухленьких, а вполне острых.

Правда, эта эмблема нашего отдела сатиры и юмора принадлежала кисти Игоря Божко. Какового в симпатии к сионистам не смел заподозрить и лютый враг. Да и публиковался этот рисунок уже года три, каждую субботу. Но такие отговорки в ту тревожную пору не действовали. Словом, пришлось Серёже срубать и тут по одному лепестку. А мне доказывать, что в Оренбурге был только дважды, да и то проездом (на целину и обратно), и что автор рисунка мне - не мать, не сестра и не любовница. Ну в конце концов мне, конечно, поверили. И выговор вышел устным. Но назван я был политически наивным человеком. Занятно, верно?

Я... право... не знаю... Эх, колоться, так колоться! На этом поприще я совершил и куда более серьёзную ошибку. Страна в году 1981-м отмечала сорокалетие героической обороны Одессы. Для меня - дело особенное: отец прошел здесь все семьдесят три дня и ночи в ранге комиссара батальона. И уходил из него на "Коминтерне" в ночь на 16 октября. И я охотно включился в акцию "Искры", посвятившей сему ряд публикаций. Мне поручалось дать в каждый номер по фотографии одного из памятников Пояса Славы - с текстовкой. С Кузьмичом на редакционной "Волге" мы объехали эти объекты. И быстро подготовили публикацию. Тем более к этой дате издательство "Маяк" большим тиражом подарило нам книжку "Пояс Славы", из каковой я добросовестно позаимствовал данные каждого монумента.

Казалось бы - простое, в общем-то, дело. Но не тут-то было! В одной из текстовок я, опираясь на помянутый (и, соответственно, проверенный-залитованный) источник, указал автора "...этой яркой, талантливой композиции", некоего Фишмана. И тут уж шухер вышел покрупнее: между временем изданием "Пояса Славы" и выходом моей текстовки указанный гражданин уехал за бугорок на постоянное место жительства.

- Ну и что? - фыркнет трезвый, разумный современный читатель? - В демократической стране каждый едет туда, куда хочет и может. И навсегда остаётся автором того, что сделал...

Ах, милые мои! Ваши бы слова, да тогда, да непосредственно Богу в уши... Во всяком случае, мне опять пришлось абстрагироваться от криогенного холода под ложечкой, от ухода земли из-под ног. И от явного разрыва дистанции в отношениях с некоторыми вчерашними коллегами. Вопрос стоял и об увольнении, и об исключении из Союза журналистов СССР. Я опять доказывал, что гражданина Фишмана никогда не видел в глаза. И горя по этому поводу не знал. Несколько сбуферил удар официальный сборник-первоисточник. Но все сошлись на том, что в такое сложное, тревожное время я должен был хоть позвонить в Союз художников и уточнить... ну... насчёт этого... скульптора. Словом, из четырнадцати выговоров, которые составляют на сегодня мою служебную коллекцию, этот был самым ярким. За преступную несерьёзность отношения к подготовке публикаций, несовместимой с высоким званием члена Союза журналистов СССР. Сегодня это многим покажется невыносимым абсурдом. Я же тогда почувствовал себя заново родившимся. Потому что ожидал много большего. Потому что и впрямь считал себя неправым. Ведь не позвонил же... Но я оставался членом Союза и сотрудником молодёжки. И Витька Попов буркнул: "Отец, давай жить дальше..."

Блиц-мемуары моих коллег об "Искре" "Порто-франко" публикует в достаточном числе, присоединяюсь к общему мнению: дух наших внеслужебных встреч был вполне молодёжный, весёлый, искренний, безалаберный и потому целебный. Это было и в самой редакции, и в колхозе, и на дружественной погранзаставе. И в общежитии на Ромашковой (первый поэтический сборник В. Гоцуленко так и называется "Ромашковая улица"). Забуду ли, как один коллега и очень знаменитый уже тогда человек в День рождения комсомола вдруг появился у нашего костра в пижаме и тапочках. Сбежал из дома под предлогом покупки газет на углу (он жил тогда на Преображенской и Тираспольской). Напитки употреблялись вполне умеренно. Зато много пели, плясали и спорили. Во всяком случае, неудовольствия не припомню - ни одного.

Разве что сотруднику некоему пришлось уволиться из газеты на основании милицейской бумаги: после одного из новоселий в новом районе (иным журналистам ещё и квартиры давали), его задержали в Красном переулке. И он оскорбил милицию - правда, только словом. Как и зачем попал ночью с улицы Генерала Петрова в Красный переулок, он и сам пояснить потом не мог. Но пост свой покинул добровольно, спасая честь газеты. Он также остался нашим товарищем, хотя в дальнейшем подвизался на ином поприще.

Теперь - серьёзно: воспоминания "искровцев" касаются почти всех аспектов тогдашней нашей жизнедеятельности. Не хватает пустячка. Много и совершенно справедливо толкуя о подзаголовке (выходит с 1922 года, старейшина молодёжек в СССР!), мы почему- то проскакиваем мимо сути заголовка. "Искра"-то была ведь... Ну "Комсомольская", что ли... Что могло означать только одно - рупор не просто областной молодёжной организации (господибожемой, как тогда всё было бы просто!), а именно - коммунистической молодёжи. Коммунистической. Иначе - марксистско-ленинской. Ведь всякий дурак вам скажет: можно быть "за" или "против", но никакого коммунизма не было и нет вне марксизма-ленинизма.

П-ааазвольте, а как же нонишняя "Комсомольская правда" - воскликнет читатель, которому Прасковья - тётка, а правда - мать. И который не видит ничего странного ни в самом вопросе, ни в том, что адресует его мне, а не себе самому. На разломе времён, когда коммунисты остались коммунистами, а некоммунисты, приспособленцы и антикоммунисты перестали прикидываться коммунистами, ряд изданий круто изменили своё содержание и, соответственно, названия. А "Комсомольская правда" сменила подзаголовок - осталась без ЦК ВЛКСМ. Ну и без материалов о жизнедеятельности бывшего своего родителя-издателя, о его пленумах, съездах и прочих взвейся-да-развейся.

Оно, конечно, в сохранении для обще-демократически- либеральной газеты в названии слога "Ком" (читай - "коммунистической") не лишено гамлетовской странности. Тем более для настоящих одесситов вопросы, связанные с "Комсомольской правдой", никогда не были абстрактными. Уже хотя бы потому, что настоящим создателем и первым главредактором "Комсомольской правды" был коренной одессит Шура Мартыновский, ставший Тарасом Костровым ещё в комсомольском подполье Одессы при Деникине. И замредактора "Комсомолки" верой-правдой служил наш Григорянц. Да и этот цикл воспоминаний возвращает нас к началу названия нашей газеты, нашего месторождения. А первым слогом этого названия был "Ком". Ах, уж этот наш "Ком". Так сказать, первый блин - "комом".

А всё же замечательную акцию затеяла "Порто-франко". Поколения "искровцев" припомнили былое. Как-то сама собой складывается Книга судеб журналистского и читательского сословий. Настоятельно рекомендую будущим звёздам СМИ эту серию "былого и дум", много интересного и полезного можно почерпнуть из этой переклички. Но ручаюсь: сколько бы вы ни листали эти публикации, не отыщите вопроса - почему Всесоюзная молодежка начинается на "Ком" и одесская начиналась. И что же, собственно говоря, в ней было коммунистического?

(Продолжение следует.)

Ким КАНЕВСКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья