Номер 16 (1162), 26.04.2013

Накануне начала войны ничего не предвещало беды. Был ясный и теплый субботний день. Выпускники соседней с нашим домом школы № 118 в праздничной одежде, с цветами шли на свой праздничный вечер. Слышались смех, звонкие голоса, а нам, младшеклассникам, было как-то завидно и в то же время радостно видеть их счастливые лица. Но мы в тот день не знали, что и зависть была преждевременна, и радость тоже, как и их мечты о том, куда пойти дальше учиться, кем стать. Это стало ясно на следующее утро, когда все услышали по радио о войне.

Мне запомнилось, как в нашем доме коридорного типа были открыты двери в каждую квартиру. Все жильцы собрались в коридоре, внимательно вслушиваясь в слова Молотова, многие плакали, и никто не уходил в свою комнату, словно боясь потерять друг друга во внезапно обрушившейся на всех беде.

Каждому нужна была поддержка другого хотя бы словом.

Моя мама в то время работала в парикмахерской "Червоный прапор", которая обслуживала военкомат. И в этот воскресный трагический день ей пришлось работать с утра до позднего вечера. Вчерашние выпускники становились к ней в очередь, чтобы лишиться своих пышных шевелюр и стать в строй остриженными под "нулевку". А затем с патриотическими песнями строем уходили на сборный пункт. Я запомнила, как призывники пели песню "Если завтра война".

И для меня в этот день нашлась работа у мамы в парикмахерской, которая была расположена на рынке "Привоз" в деревянной постройке, где не было ни воды, ни канализационного отстойника. Мне приходилось приносить воду из колонки, стоящей на моечной площадке рынка, и уносить отработанную воду, чтобы вылить в канализацию, а также выбрасывать остриженные волосы. И так было каждый день.

Отца с нами не было, потому что он уже три года как был репрессирован, как и мой дед.

Когда Одесса долгие месяцы была окружена фашистами, всё население города было задействовано на защиту своего любимого города: рыли окопы, строили баррикады, инвалиды, которые могли держать оружие, и подростки шли на фронт.

В Одессе не было воды, фашисты перекрыли доступ воды из водонасосной станции в Беляевке. Недостаток воды сказывался на людях и технике. Это была "жажда", как мы называли. Надо было идти к Ланжерону, где была единственная колонка, которая обеспечивала город водой. Приходилось выстаивать большую очередь, чтобы наполнить пятилитровое ведро. Немецкие самолеты опускались низко и стреляли по людям. Люди падали на землю, и я также, боясь пулеметной очереди.

ОСАДА

Началась осада города, продукты шли на убыль. Нужно было кормить защитников города и оставшееся в нем население. Поэтому продукты выдавали по карточкам. Чаще всего их получала я, так как мама работала.

Мне также приходилось работать - убирать камни с проезжей части дороги после бомбежки. А они усиливались с каждым днем, становились всё более прицельными. Этому, видимо, способствовали и лазутчики, которые появлялись в городе и сигналили самолетам врага вечером и ночью. Помню, как одного такого поймали, схватили у подъезда нашего дома с помощью жильцов, которые вовремя его заметили и вызвали патруль.

Эти бомбежки больше всего действовали психологически, особенно на нас, детей. Бомбы с воплями, хохоча или плача, летели сверху к земле, и хотелось от них в неё зарыться. Мы затыкали уши ладошками, втягивая голову в плечи, и ждали, куда же она на этот раз упадет. Большинство соседей прятались в подъезде дома, считая его достаточным укрытием. Благо, ни одна бомба не попала в него, и он по сей день стоит - как памятник тому страшному времени.

Мне приходилось носить в парикмахерскую воду, пока ее еще подавали в магистраль. Но вот и воды стало не хватать.

Враг приблизился настолько, что вёл обстрел города, приходилось уже людям прятаться в катакомбах.

В перерывах между обстрелами мы старались добыть воду хотя бы для еды, а для этого надо было сперва добраться до Ланжерона, потом обратно до улицы Красной Армии, да еще не попасть при этом под налет черных "мессершмиттов" - охотников за живыми мишенями.

Постепенно город оставляли наши войска, увозя раненых, больных.

Даже мы, дети, понимали обреченность и безвыходность положения. Я уже не говорю о жажде, о которой уже столько написано и рассказано.

И когда было ясно, что город больше невозможно удержать и придется оставить, местные власти разрешили населению забрать остатки продовольствия в магазинах и на складах, чтобы не оставлять их врагу. Мы с мамой принесли домой два бумажных мешка сухарей, которые долго заменяли нам хлеб. Я до сих пор помню запах специй, которые мы тоже принесли домой, и он долго витал в воздухе по всей округе.

Недалеко от нас находился промтоварный магазин, в который угодил снаряд, возник сильный пожар от хранящихся во дворе бочек с керосином. Зловещие языки пламени лизали стены и крышу здания и приближались к нашему дому. Мы с ужасом наблюдали эту картину, ведь пожарные части не работали, так как не было воды. Aлаго, моросил дождик. Люди прижимались к стенам домов, боясь оставаться в квартирах. А в это время по улицам города ехали мотоциклы и автомашины с солдатами-румынами. Родители заслоняли нас, детей, своими телами на всякий случай от возможной стрельбы. Враг входил в город.

Над нами сгущались сумерки почти трёхлетней вражеской оккупации. Мы не знали, что нас ждет впереди. Трудно передать то чувство страха и неизвестности, которое охватило нас, детей. При воспоминании об этом даже сейчас, спустя много лет, неприятный холодок пробегает по спине.

Людмила ВОРОПАНОВА,
участник Великой Отечественной войны.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья