Номер 9 (1449), 14.03.2019

(Окончание. Начало см. "Порто-франко" от 7 марта).

Девяносто лет назад, 8 марта 1929 года, состоялась премьера "Теа-джаза", который создал наш выдающийся земляк Леонид Утёсов.

В предыдущем номере шла речь о том, каким образом Утёсов пришел к идее создания такого коллектива, как он собрал музыкантов и репетировал с ними первую программу.

Однако еще не успевший сформироваться коллектив мог распасться, так и не дожив до выхода на эстраду. Ибо как раз в тот момент, когда начались репетиции, в Главном репертуарном комитете РСФСР (Главрепертком), который возглавлял в ту пору будущий борец со сталинским режимом, а пока что несгибаемый большевик Федор Федорович Раскольников, прошло совещание "по проблемам эстрады". Подчеркнув значимость этого вида искусства ("на втором месте после кино"), Раскольников тем не менее призвал "устранить" целые направления. Среди них: "мещанские песни" ("Чайка", "Шумит ночной Марсель"), "криминальные, разбойничьи" ("Разграбили сто городов"), "ямщицкие" ("Ямщик, не гони лошадей"), а также "ресторанно-мещанские романсы" ("Ваши пальцы пахнут ладаном", "Отцвели хризантемы" и др.). В результате было издано распоряжение, согласно которому из репертуара, разрешенного к исполнению, разом исключались 1200 (!) музыкальных произведений, в том числе целый ряд джазовых пьес (вроде популярнейшего в ту пору "Джона Грея"), множество русских и цыганских романсов, включая "Калитку", "Пару гнедых", "Ах, зачем эта ночь..." и т. п.

ИЗ ФЕЛЬЕТОНА:

Конец. Напрасно зовы, взоры,

Огни двухтысячных свечей.

Утёсов, влезший на заборы

В ряды рысистых первачей...

К ним нет пути. Провала мрака.

Кривит эстрада пьяный рот.

Сливая бедра с жутью фрака,

По кабакам поплыл фокстрот...

Это казалось катастрофой. Теперь перспективы нового джаза, и без того не слишком ясные (ведь репетировали на свой страх и риск, во внерабочее время), становились вообще призрачными. И Утёсов лихорадочно принялся искать выход из положения. "Ангелом-хранителем" нарождающегося коллектива стал Александр Морисович Данкман. Этот удивительный человек заслуживает того, чтобы о нем рассказать чуть подробнее.

Юрист по образованию, Данкман сразу после окончания Московского университета связал свою жизнь с искусством. Начав с должности юрисконсульта первого в России профсоюза деятелей эстрады и цирка, в советские времена он "дорос" до директора-распорядителя Государственного объединения музыки, эстрады и цирка (ГОМЭЦ). По его инициативе в СССР были созданы мюзик-холлы, он помогал становлению таких выдающихся мастеров эстрады как Н. Смирнов-Сокольский, Г. Афонин, А. Редель и М. Хрусталев и др. Дважды был арестован и в конце концов умер в тюрьме в 1951 г. Но в 1929 году он был в силе и сразу оценил перспективы утёсовской затеи.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Леонида Осиповича Утёсова: "Данкман был удивительный человек. Он обладал самым главным для директора-администратора качеством - умением сочетать экономику с творчеством. Александр Морисович думал о материальной стороне дела, о сборах даже когда отдыхал или развлекался. Однажды мы сидели в аванложе мюзик-холла и собирались пить чай с пирожками. Данкман, откусив кусочек и не видя начинки, с недоумением посмотрел на меня:

- Там внутри есть какой-нибудь сбор?

- Есть, но неполный, - сказал я.

- Имеете двадцать копеек за остроту".

Судя по всему, именно Данкман убедил партийное руководство, с недоверием относившееся к "музыке толстых" (печально известное определение А. М. Горького), дать добро утёсовскому начинанию. Аргументы были, в первую очередь, финансовые. Эстрадные концерты очень существенно пополняли государственную казну. Об этом стыдливо умалчивалось, но все годы советской власти именно на выручку от "презренной" эстрады в значительной части дотировалось классическое искусство. Потеря такого источника финансирования, особенно в момент "индустриализации" и "великого перелома", оказалась для государства чрезмерно ощутимой. В силу чего указанное постановление Главреперткома, невзирая на явное ужесточение идеологического режима (особенно после того, как был снят со своего поста "либерал" А. Луначарский), постарались "спустить на тормозах".

Кроме того, Данкман сыграл на извечном противостоянии двух столиц.

ИЗ БЕСЕДЫ с кинорежиссером Л. З. Траубергом: "Ленинград в двадцатые годы был, наверное, самым "вольнодумным" городом Союза. И если Москва что-то запрещала, то ленинградцы делали все возможное, чтобы поступить наперекор. При Зиновьеве это принимало порою открытые формы, при Кирове - более скрытые, но отношение не менялось".

Данкману, по всей видимости, принадлежала поистине гениальная идея - устроить дебют оркестра на вечере в честь 8 марта. Многоопытный администратор знал, что делает. В зале сидели в основном женщины-работницы. Концерт, который им предложили после торжественной части, состоял в основном из классических произведений - арий из опер, симфонических миниатюр, балетных номеров, говоря откровенно, малоинтересных для неискушенных зрителей. И тут...

ИЗ КНИГИ Д. Минченока "Леонид Утёсов": "...открылся занавес, на сцене музыканты - на первый взгляд - не музыканты: уж слишком не по форме одеты. В светлых брюках и таких же джемперах, на головах - черные беретики, лихо заломленные набок..."

Появление 11 молодых мужчин, игравших веселую зажигательную музыку, не могли не всколыхнуть работниц. Тем более - с таким репертуаром, где грузинская песня "Где б ни скитался я" (своеобразный "реверанс" в сторону Генерального секретаря ВКП(б) И. В. Сталина) сочеталась со скандальным "шлягером" "С одесского кичмана", который вызывал особый восторг публики, а стихотворение своего земляка Э. Багрицкого "Контрабандисты" Утёсов исполнял под аккомпанемент джазовой музыки У. Дональдсона.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Леонида Осиповича Утёсова: "Мы начали наш первый номер. Это был быстрый, бравурный, необычно оркестрованный фокстрот. Лунно-голубой луч прожектора вел зрителей по живописной и незнакомой музыкальной дороге. Он останавливался то на солирующем исполнителе, то на группе саксофонистов, силой света, окраской сочетаясь с игрой оркестра, дополняя слуховое восприятие зрительным, как бы подсказывая, где происходит самое главное и интересное, на чем сосредоточить внимание..."

ИЗ СТАТЬИ Глеба Скороходова: "Утёсов дирижировал, и это становилось своеобразным актерским действом, призванным помочь зрителю распознать "характер" того или иного музыкального инструмента. Затем брал скрипку и начинал лирический диалог с музыкантами. Но уже в следующем номере, исполнив куплет в веселой песенке, играл на экзотической джаз-флейте и переходил к мелодекламации, исполняя романтическое стихотворение "Контрабандисты". Он пел нежный вальс "Чакита", полный грусти романс "Где б ни скитался я". И во всем этом, как никогда прежде, проявились артистичность Утёсова, его обаяние, умение установить контакт со слушателем, вести с ним разговор от сердца к сердцу - те черты, которые стали определяющими в сценическом облике певца".

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ И. Гершковича: "Концерт мы начали с быстрого фокстрота, строго ритмичного и очень темпераментного. По окончании номера аплодисменты долго не смолкали. У артистов поднялось настроение. И весь наш концерт, состоявший из шести номеров, мы провели с большим подъемом.

Успех был большой. По окончании концерта на сцену пришли артисты, музыканты, маститые дирижеры - С. Самосуд, В. Дранишников, Д. Похитонов. Нас обнимали, поздравляли с успехом. Мы поняли, что наш джаз-оркестр может выступать перед широкой публикой".

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ Леонида Осиповича Утёсова: "Все, что произошло после первого номера, было столь неожиданно и ошеломляюще, что сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что это был один из самых радостных и значительных дней моей жизни. Когда мы закончили, плотная ткань тишины зала словно с треском прорвалась, и сила звуковой волны была так велика, что меня отбросило назад. Несколько секунд, ничего не понимая, я растерянно смотрел в зал. Оттуда неслись уже не только аплодисменты, но и какие-то крики, похожие на вопли. И вдруг в этот миг я осознал свою победу. Волнение сразу улеглось, наступило удивительное спокойствие осознавшей себя силы, уверенность неукротимой энергии - это было состояние, которое точнее всего определялось словом "ликование".

Мне захотелось петь, танцевать, дирижировать. Все это я и должен был делать по программе - я пел, танцевал, дирижировал, но, кажется, никогда еще так щедро не отдавал публике всего себя. Я знал успех, но именно в этот вечер я понял, что схватил "бога за бороду". Я понял, что ворота на новую дорогу для меня широко распахнулись. Я понял, что с этой дороги я никогда не сойду. Аплодисменты обрушивались на нас после каждого номера. И этот день стал днем нашего триумфа".

ИЗ РЕЦЕНЗИИ Симона Дрейдена: "И вот - теа-джаз. Прежде всего превосходно слаженный, работающий, как машина (четко, безошибочно, умно) оркестр. Десять человек, уверенно владеющих своими инструментами, тщательно прилаженных друг к другу, поднимающих "дешевое танго" до ясной высоты симфонии".

Реакция зала должна была убедить присутствовавших на вечере партийных руководителей во главе с Кировым, что джаз - искусство "нашенское", доступное рабочему классу. Так оно и случилось. А специально приглашенный Данкманом директор Летнего эстрадного театра в Саду отдыха тут же предложил Утёсову месячный контракт.

И хотя этот, да и последующие концерты прошли с колоссальным успехом, РАМПовская критика продолжала "охоту" на артиста.

ИЗ СТАТЬИ "Утёсовщина", 1930 г.: "Что же представляло собой само выступление Утёсова? Кривлянье, шутовство, рассчитанное на то, чтобы благодушно повеселить "господина" публику. Все это сопровождалось ужасным шумом, раздражающим и подавляющим слух. Уходя из театра, слушатель уносил с собой чувство омерзения и брезгливости от всех этих похабных подергиваний и пошлых кабацких песен. На это безобразие должна обратить внимание вся советская общественность. Необходимо прекратить эту халтуру. Нужно изгнать с советской эстрады таких гнусных рвачей от музыки, как Л. Утёсов и Ко".

К счастью для Утёсова и его теа-джаза, у них нашелся могущественный "союзник". Искусствовед Симон Дрейден (автор первой рецензии на концерт "Теа-джаза") рассказывал, что Киров похвастал перед Сталиным новым уникальным коллективом, и Вождь изъявил желание лично убедиться в его достоинствах. Наибольший успех у членов Политбюро имела песня "С Одесского кичмана" - именно та, за которую Утёсова и ругала нещадно РАМПовская критика и которую собирались запретить. Но после "высочайшего благоволения" Главреперткому пришлось на некоторое время смириться с "блатной лирикой", так что Утёсову в 1932 г. даже удалось записать эту песню на грампластинку. Впоследствии, впрочем, это не уберегло его от периодически повторяющихся "разносов", которые с новой силой возобновились в печально памятный период борьбы с "безродными космополитами".

ИЗ СТАТЬИ 1949 года: "Что может быть менее созвучным нашей музыке, нашим советским песням, богатейшему фольклору советских народов, чем ноющий, как больной зуб, или воющий саксофон, оглушительно ревущий изо всех сил тромбон, верещащие трубы или однообразно унылый стук всего семейства ударных инструментов, насильственно вколачивающих в сознание слушателя механически повторяющиеся ритмы фокстрота или румбы. Нет! Мы решительно против искусственного соединения нашей музыки с джаз-оркестрами, а те, кто пытается втискивать ее насильственно в джаз, калечит ее, коверкает".

Но это были еще "цветочки". 13 марта 1952 года было принято постановление приступить к следствию в отношении лиц, имена которых упоминались по делу Еврейского антифашистского комитета. В список из двухсот фамилий был включен и Утёсов. Он догадывался об этом. Уже в старости, в откровенных разговорах с самыми близкими людьми, Леонид Осипович признавался, что провел немало тревожных ночей. Однако зрители всегда видели на сцене человека яркого, остроумного, жизнерадостного. За что его и любили - "от мала до велика".

Эдуард АМЧИСЛАВСКИЙ,
Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья