Номер 36 (1476), 26.09.2019

Музыкальную кинокомедию "Мы из джаза" довольно часто показывают на разных телеканалах, потому, надеюсь, многие наши читатели помнят ее финал. Там, герои фильма — первые советские энтузиасты джаза 1920-х годов — оказались в безвыходной ситуации, внезапно в их убогом жилище появился моряк с трубкой и представился "Я — Колбасьев". Бравурное окончание фильма заставляет предположить, что в жизни героев произошли счастливые перемены, так что этот человек какой-то крупный деятель. Но кем же этот самый Колбасьев был на самом деле, понятно только знатокам джаза, ибо Сергей Адамович Колбасьев считается первым теоретиком джазовой музыки в Советском Союзе.

По поводу его места рождения долгое время историки джаза расходились во мнениях. Так, такой авторитетный специалист, как А. Баташев, утверждал, будто С. Колбасьев появился на свет в Петербурге. Точки над "i" расставило следственное дело, в котором указано четко и недвусмысленно: "уроженец г. Одессы". Также в этом деле фигурирует некий друг одесского детства — архитектор Н. Н. Кравченко. Судя по записи Херсонской духовной консистории (напомню, что до революции Одесса входила в состав Херсонской губернии) Сергей Колбасьев родился в марте 1899 года, то есть, 120 лет тому назад.

Это следственное дело — документ, в котором поразительно переплетаются правда и ложь. Правда заключается в информационных данных, ложь — в выводах. Если ложь, т. е. выводы, которые сделаны следователями, вынести за скобки, то из биографии Сергея Колбасьева можно почерпнуть немало любопытного.

Отец Адам Викторович — присяжный поверенный. Мать — Эмилия Петровна Каруан — по происхождению итальянка. По материнской линии у Колбасьева масса родственников за границей — в Италии, Франции и Югославии; обстоятельство по тем временам отягчающее. Впрочем, и отцовский род — с точки зрения следователей НКВД — также далеко не безупречен. Дядя Юрий был расстрелян в Петрограде в 1918 году "как бывший работник сената". Дядя Виктор погиб в 1919 году в Киеве вместе с сыновьями Михаилом и Андреем. Двоюродная сестра Наталья, дочь еще одного дяди, Евгения (у которого дата смерти также выглядит подозрительно — 1918 год), как раз в то время отбывала срок на Беломорканале. Что уж говорить о таких "мелочах", как дворянское происхождение и шестилетняя работа за границей?!

Но ведь не только этим привлек внимание чекистов "уроженец г. Одессы" Сергей Адамович Колбасьев.

Сейчас его имя почти забыто, а в 1920–30-х Сергей Колбасьев был фигурой приметной. Боевой моряк, один из немногих выпускников Морского кадетского корпуса, кто примкнул к большевикам. В составе Балтийского рабоче-крестьянского флота воевал на Балтике, потом участвовал в походах на Каспии, Азовском и Черном морях, командовал дивизионом канонерских лодок, работал в штабе Черноморского флота, был командиром тральщика. Но после окончания Гражданской войны решил оставить морскую карьеру и демобилизовался. Не исключено, что поманила литература: в 1922 году увидела свет его поэма "Открытое море".

Зеленый огонь, короткий гром,

Это мы стреляем, и мы попадем.

Бинокль не выскользнет из руки,

Отрывисто лязгают замки,

И снова огонь, толчок и гром,

И осколки визжат кругом.

Трое раненых, штурман убит.

Треск, дым, краска горит.

Дернул судно тупой удар,

Летит зазубренная вода,

А сквозь пробоины рвется пар...

Но, осознав, что литературным заработком не проживешь, С. Колбасьев принимает предложение поехать переводчиком в Афганистан. В эту весьма экзотическую по тем временам страну он попал, скорее всего, как редкий знаток языка фарси. Отметим попутно, что наш герой был полиглотом, владел английским, немецким, французским и шведским языками. Не исключено, правда, что в этом назначении сыграла свою роль и давняя, с 1918 года, дружба с Львом Рейснером, братом знаменитого комиссара Ларисы Рейснер, которая была в Афганистане непосредственным начальником С. Колбасьева. Из сохранившейся переписки Ларисы Рейснер с Федором Раскольниковым следует, однако, что к своему подчиненному Лариса Михайловна относилась весьма критически, что, по всей видимости, и обусловило их скорое расставание. Впрочем, вряд ли Сергей Адамович жалел об этом, поскольку был переведен на работу в советское торгпредство в куда более спокойный и цивилизованный край — в Финляндию. Там к нему пришло увлечение радиоделом и джазом.

Из показаний С. Колбасьева следует, что в Гельсингфорсе (Хельсинки) он регулярно посещал владельца радиофирмы Пальчика, чеха по национальности, и хозяина радиомагазина англичанина Честера, у которого приобретал детали для изготовления радиоприемников. И первые пластинки для своей джазовой коллекции С. Колбасьев также приобрел в Финляндии.

Работа оставляла время и для занятий литературой: по возвращении в 1928 году в Ленинград С. Колбасьев печатает одну за другой повести и рассказы из морской жизни. Морское прошлое обусловило его принадлежность к Литературному объединению Красной Армии и Флота (ЛОКАФ).

В Ленинграде продолжаются занятия радиоделом; он не только собирает радиоприемники, но и конструирует оригинальную звукозаписывающую установку. Также его перу принадлежит "Радио-книжка", весьма популярная среди начинающих радистов.

Но в историю Сергей Колбасьев вошел не столько как моряк, писатель и радиомастер, сколько как первый пропагандист джазового искусства в Советском Союзе. Собрав уникальную по тем временам коллекцию — свыше 200 пластинок, он не стал, подобно

сказочному Кощею высиживать свои сокровища, а весьма активно использовал их, выступая с лекциями и беседами об искусстве джаза в самых разных аудиториях. Историк советской грамзаписи Л. Волков-Ланнит вспоминал, как в московском Доме работников искусств впервые услышал лекцию о музыкальной культуре Америки: "Слушатели заполняли зал, теснились в проходах. Для меня, еще неискушенного коллекционера, концерт прозвучал откровением. Я получил исчерпывающее представление о джазовой музыке".

В начале 1930-х С. Колбасьев провел серию передач на Ленинградском радио, иллюстрируя свои рассказы записями из собственной коллекции. Знатоки утверждают, что уровень этих передач ничуть не уступал аналогичным в США, где опыт джазового музицирования был на несколько десятилетий больше. Не обошел наш герой своим вниманием и первые отечественные джаз-ансамбли. Руководитель одного из ведущих в то время джазов Генрих Терпиловский даже посвятил писателю популярную в свое время пьесу "Блюз Моховой улицы", названный так в честь улицы, где жил С. Колбасьев. Именно Г. Терпиловский утвердил точку зрения, что С. Колбасьев был первым советским теоретиком джаза. Признавали это иностранные джазмены — швед Марк Берт и негритянская певица Целестина Коол, — а знаменитый Поль Робсон даже прислал в подарок свою книгу.

Столь частое и активное общение с иностранцами не прошло мимо внимания "компетентных органов". В начале 1934 года Сергей Колбасьев был арестован, однако через три недели отпущен. Но три года спустя на него завели уголовное дело по "политической статье". На допросах и очных ставках С. Колбасьев вел себя мужественно, категорически отрицая свою мнимую "вину". Следствию так и не удалось выбить из него признания в "измене Родине". И тогда следователи пошли на подлог, приобщив к делу материалы следствия 1934 года, по результатам которого, как мы помним, С. Колбасьев был оправдан. 29 октября 1937 года комендант Управления НКВД Ленинградской области получил предписание расстрелять группу осужденных из 65 человек, среди которых под номером 11 значился Сергей Адамович Колбасьев. На следующий день приговор был приведен в исполнение. Реабилитации родственникам пришлось ждать 19 лет...

Как мы видим, юные герои фильма "Мы из джаза" имели все основания считать встречу с моряком Колбасьевым счастливым подарком судьбы. Однако знали ли поседевшие ветераны, какими предстали они в финальных кадрах, о трагической судьбе того, кто некогда дал им путевку в "большую жизнь"?!

Материалы полосы подготовил Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья