Номер 49 (1096), 23.12.2011

"...Прошу также уважать авторский текст..."

Ж. Кокто.

В Одесском украинском театре, в рамках экспериментальной мастерской "Зритель на сцене", появился странный спектакль- гибрид "Монофобия".

Режиссер-постановщик спектакля Сергей Павлюк скрестил французского поэта, художника и драматурга Жана Кокто с поляком - апологетом театра абсурда Славомиром Мрожеком.

При всем желании в пьесах "Человеческий голос" и "Лис- философ" не найти той внутренней общности, которая подвигла режиссера на этот эксперимент.

Формально обе пьесы - это монологи. Но у Кокто - это монолог брошенной, отчаявшейся женщины, потерявшей надежду вернуть любовь. У Мрожека - монолог Лиса, философствующего на тему эволюции и мечтающего подняться на высшую ступень, стать человеком.

Прямо скажем, как-то не рифмуется. Нет консонанса.

Кстати, "Монофобия" - это болезненная боязнь одиночества. Если к пьесе Кокто такое название еще можно притянуть за уши, хотя отчаяние брошенной женщины - это не только и не столько боязнь одиночества, то адресовать такое название пьесе Мрожека - это абсурд. Пьеса Жана Кокто к театру абсурда никакого отношения не имеет. Да и Мрожек после 1974 года - к этому периоду относится и цикл пьес-притч о Лисе - сошел со стези абсурда и углубился в философию.

Эстафету подхватил Сергей Павлюк.

Обратимся к пьесе Мрожека. Прочитать ее можно минут за 10- 15. Ну двадцать, с учетом подробных авторских ремарок, которыми полностью пренебрегает режиссер. Павлюк растянул монолог Лиса на два действия, чередуя его с пьесой Кокто, разбивая игровыми этюдами и антрактом. Тем самым безнадежно разрушив напряженный темпо-ритм, заложенный в пьесе и подготавливающий ее неожиданный острый финал.

У Мрожека Лис выходит из темноты и находит в сквере брошенную шарманку, к которой прикована цепью обезьянка. Обращаясь к обезьянке, Лис рассуждает об эволюции, которая подняла бы его на высший уровень, сделала человеком. В конце монолога он обнаруживает, что в нескольких шагах от шарманки на ветке дерева повесился шарманщик.

В спектакле Лис спит в сквере на скамейке, укрывшись газетами (цитата из кинофильма "Здравствуйте, я ваша тетя"). Gатем Лис пробуждается, начинается умывание, зарядка, выбор подходящей в качестве салфетки старой газеты - ими усеяна сцена - завтрак обглоданной куриной косточкой... Эти примитивные этюды введены затем, чтобы дать артисту возможность поиграть. Потому что предстоит ему читать непростой монолог.

Богдан Паршаков - хороший, обаятельный артист, яркий в комедийных ролях. Но моноспектакль - дело другое. Актеру не на кого опереться, нет партнера. Он один на один со словом и зрителем. А здесь зритель - вот он, сидит с сочувственно- скучающим видом на расстоянии вытянутой руки. Этюд с конкретной пластикой - это палочка-выручалочка.

К сожалению, Паршакова она не очень выручает. Но сейчас речь не о нем.

До зрителей, не знакомых с пьесой, не сразу доходит, что перед ними Лис, а не опустившийся бродяга по кличке Лис, мечтающий подняться на более высокую социальную ступень. Часть зрителей так и остается в этом заблуждении. Но ведь притча о другом. Она о том, как страшно, не просто быть человеком.

И покончивший счеты с жизнью шарманщик - тому пример. В спектакле Павлюка никакого шарманщика нет. По воле режиссера вешается героиня пьесы Кокто (на что у Кокто и намека нет). А на сухом дереве висят какие-то предметы быта, несколько яблок и наручные часы, на которые время от времени зачем-то поглядывает Лис.

Вопрос: откуда и зачем взялась шарманка? Кстати, в ремарках Мрожека монолог Лиса перемежается саундтреками, когда Лис время от времени начинает крутить ручку шарманки. При этом треки пронумерованы - первый трек, второй и т. д. То есть предполагается какая-то музыкальная драматургия. В спектакле Лис выкатывает шарманку лишь в финале, а треки абсолютно одинаковы.

Абсурдно выглядит и то, что Лис спит на той же скамье, на которой сидит большая игрушка-обезьяна, а затем тут же и завтракает. И не замечает, кто рядом с ним?!

К тому же спектакль грешит прямой иллюстрацией. Например: когда Лис говорит, что, плачет, слушая музыку, он поливает из бутылки старый зонт.

Не меньше абсурда в пьесе Кокто. В первую очередь - абсурд давать эту роль молодой актрисе, которую воспринимаешь как обиженного ребенка, а не зрелую женщину. К Татьяне Саковской не могут относиться слова: "из зеркала глянула старая женщина с седыми волосами и массой мелких морщин". Актрисе катастрофически не хватает и лет, и жизненного опыта. Свое отчаяние Саковская пытается передать через какую-то суету на сцене, совершая массу непонятных, нелепых действий. (Ремарка Кокто: "нервозность героини выражается не в лихорадочной быстроте, а только в изменении позы".)

"Человеческий голос" - спектакль бенефисный. Многие актрисы мечтают его сыграть. Обычно, это актрисы зрелые, опытные. В частности, Кокто свою пьесу писал для Эдит Пиаф.

В мае 1990 года в Одессе гастролировали актеры Ленкома: Александр Абдулов, Александр Збруев, Ирина Алферова и Елена Шанина. Они привезли спектакль "Карманный театр Кокто", поставленный Петром Штайном. В пьесе "Человеческий голос" играла Шанина. Не играла - жила. Переиграть Шанину трудно, почти невозможно. Актриса держала внимание зала своим необыкновенным талантом. Ей не было нужды метаться по сцене, как Татьяне Саковской, искать опоры тексту в каких-то действиях, каких-то предметах.

Саковская то снимает, то надевает перчатки, то заворачивает в них яблоко, то надевает мужской костюм, то строит "домики" из писем бывшего возлюбленного... Причем, похоже, что она эти письма никогда не читала - уж больно свеженькими смотрятся конверты. А иначе из них домики не построить. Кстати, точно такие же карточные домики строит в момент душевного разлада персонаж из спектакля "Сквош в четыре руки" в Одесском русском театре.

Павлюк стремится заполнить сцену разными предметами, чтобы занять руки актеров, помочь слову пластикой. Не знаю, какой символ режиссер вкладывает в яблоки, но они назойливо фигурируют в обеих частях спектакля. Поведение героини, вытаскивающей из ванны яблоки и надкусывающей их по очереди, чтобы затем отбросить, - это уже полный абсурд. Поскольку метания героини и ее неадекватные действия сопереживания не вызывают, то в голове проносятся какие-то расхожие фразы, типа: "Якщо не з'iм, то понадкусюю".

А уж сама ванна - это вообще полный режиссерский просчет. Реальное погружение героини в ванну с водой равносильно появлению на сцене кошки. Никто уже не следит за текстом, все смотрят на кошку. В данном случае стекающая с актрисы вода - это та же кошка. Сидишь и думаешь, как ей мокро и холодно. И почему актриса ложится в ванну в белой сорочке, а после антракта вылезает из нее в красной? Снова абсурд!

Мне вспомнился лозунг избирательной кампании, в которой участвовал начальник Одесского порта Николай Павлюк: "Павлюк поднимет все!". К сожалению, режиссер Сергей Павлюк "не поднял", "не потянул" таких авторов, как Кокто и Мрожек.

Единственное, что понравилось в спектакле, - это сценография. Стеклянная стена-окно, отделяющая комнату женщины от сквера, в котором философствует Лис. Эта стена как бы символизирует, что преграда между человеком и зверем достаточно прозрачна. И если только я не приписываю постановщикам идею, которой у них не было и в помине, то это единственная неабсурдная мысль в спектакле. Но и она оказывается похороненной под градом старых скомканных газет, которые в финале спектакля вместе с пылью сыплются с колосников на головы сидящих на сцене зрителей.

Елена КОЛТУНОВА.

Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья