+ Новости и события ОдессыКультура, происшествия, политика, криминал, спорт, история Одессы. Бывших одесситов не бывает! |
Номер 44 (1141), 23.11.2012 Мы продолжаем публикацию материалов, посвящённых 90- летию старейшей на просторах СНГ одесской молодёжной газеты. Начало см. в № № 15-24, 26-43. ТАМ, ГДЕ ЖИЛИ НЕБОЖИТЕЛИ
"КОМСОМОЛЬСКОЙ ИСКРЫ"... Для многих одесских журналистов и работников редакций газета "Комсомольская искра" стала основой на всю жизнь. Людмила Анатольевна Федорова тоже начинала работать в этой славной газете, пройдя свой трудовой путь от курьера до секретаря. Сегодня она работает в газете "Вечерняя Одесса" и с удовольствием читает очерки в газете "Порто-франко" о былых днях и товарищах комсомольской молодежки тех времен. - Людмила Анатольевна, как вы пришли в газету "Комсомольская искра"? - В ноябре 1965 года меня привел в редакцию художник Дульфан. Мы с ним дружили, и звали нас друзья одинаково - Люся. Он рисовал для газеты. А меня взяли курьером. Я тогда училась в пединституте на заочном. Отец погиб, когда мне было 5 лет. Мама сама нас с братом воспитывала. И я рано начала работать, чтобы хоть немножко себя обеспечить: хотелось красиво одеться, нормально выглядеть. - Как вас тогда встретили в редакции? - Я на них смотрела как на каких-то небожителей - на писателей, поэтов, журналистов, художников. Помню, какой интересный человек был Миша Рыбак. У него была такая маленькая каморочка, где он делал свои замечательные фотографии... Мне было все ново, интересно. В редакции, в холле, часто проводились выставки, приходили художники. Сразу, как я пришла и еще не успела войти в курс дела, Дульфан сыграл со мной шутку. Он сидел напротив меня в кабинете на втором этаже, рисовал картинки. Тогда в газете очень много рисунков было. И вот как-то он заставил меня выучить несколько слов по-еврейски. И говорит: "Придет Аркадий Львов - и ты ему это скажешь. Он будет очень доволен". Я так и сделала. Писатель на порог - и я ему выпаливаю! У него багровеет лицо. И он произносит: "Люсенька, этому вас этот босяк научил!" Потом его мама тоже ругала: "Как же ты мог так Люсеньку подвести?!" А мне сообщила, что эти слова обозначают что-то вроде "обкаканное лицо". Говорит: "Вы больше никогда этих слов не говорите". Еще смешной был случай. Вместо редактора Лисаковского к нам приехал Приступенко. И такой он был хозяйственный руководитель: сделал ремонт, мебель новую купил, машинисткам обтянул материей кабинет, чтобы поглощать звук. У нас тогда работали две машинистки и две переводчицы - мы выходили на украинском языке. И размещалась редакция на втором и третьем этажах. А моим непосредственным начальником была Людмила Александровна Гипфрих, тогда ответственный секретарь. Мы радуемся обновленным помещениям, все хорошо, все прекрасно. И однажды нас залило, это произошло буквально через месяц после ремонта. Причем мы были не виноваты: не поливали же себя сверху! Я сижу за своим столом, и вдруг заходит Приступенко, лицо злое. И стал выкрикивать слова всякие нехорошие. А я же считала, что они все - небожители, слов плохих не знают. Я, девушка слободская, в удивлении: как такое может быть? Потом он посмотрел на меня... Приосанился и зашел к себе. Позвала меня секретарь: "Зайди к Приступенко". Я захожу. Он говорит: "Мамочка, ты ничего не слышала? Скажи, что нет". - "Не слышала". А у него уголочек был зашторенный. Там столик, выпивка. Он мне налил коньячку: "Выпей". Я понимаю: раз редактор сказал, надо выполнить. Короче говоря, пришла на свое место, легла и заснула. Мне тогда было 19 лет. И я первый раз выпила коньячку. И все тихо вокруг меня ходили: Люсенька спит. - Что вам дала работа в редакции? - В "Комсомольской искре" я трудилась с 1965 по 1975 годы. Работа у меня была очень интересная. И я до сих пор так считаю. Тогда не было никаких компьютеров. Я участвовала в создании газеты с самого начала. Корректоры сидели в типографии. Мне Гипфрих давала оригиналы, я бежала через дорогу с Пушкинской, 37, на 32, в наборный цех. Там со всеми поговорю, кому-то пирожок куплю, кому булочку, вино. Все меня просили сбегать туда, сюда. То засылала фотографии в цинкографию. И с каждым пообщаюсь, что-нибудь новое узнаю. А как газету набирали! У рабочих руки черные - вот что значит ручной набор. Каждый день у меня был особенный. Это было очень здорово! После этого я еще работала в буфете. А потом меня взяли на должность секретаря. Я сама училась печатать. Оставалась допоздна. Брала халтуры. Печатала работы украинских писателей: язык хорошо знала. Так скоплю денежку и на толчке возле еврейского кладбища куплю себе вещь красивую. Ушла я из редакции в конце 1974 года, пошла плавать. Меня, с моим с высшим образованием, назначили администратором на пассажирское судно. Но мне подсказали, что лучше идти буфетчицей, потому что специального образования у меня не было, а только пединститут. Конечно, в рейсе было трудно, но интересно. Я многое переняла по части комфорта. У себя в квартире удобства сделала, как в каютах, пылесос купила. - Редакционная жизнь "Комсомольской искры" славилась дружеским общением, праздником жизни. - У нас в то время была чудесная жизнь, веселая, молодежная. Общения больше было, чем сейчас у ровесников. Мы были молодыми, а в этом возрасте все прекрасно. И жизнь другая была. Застолья по любому поводу. Посылали меня, как самую молодую, за выпивкой. Помню, когда Приступенко пришел, решил порядок навести. И все стаканы, столы, рюмки - все убрал. Игорь Божко в аптеке купил трубочку мягкую, гнущуюся. Открывает ящик, ставит туда бутылку. Туда трубочку. И думает себе и думает, как бы все красивенько нарисовать. И предлагает Овсянникову: "Вадюнечка, хочешь посидеть подумать?" - "Конечно". Сидят думают. Заходит Приступенко. Чувствует: выпивкой пахнет. А ничего нет: ни рюмок, ни стаканов. Никто никуда не выходил. Он по столам - ничего. Так и остался в недоумении: неужели галлюцинации были? Свободное время проводили сообща. Много выезжали с редакцией. Однажды зимой поехали кататься на лыжах в Кодымский район. Я ни разу на лыжах не стояла. Коля Омельченко (он тогда работал журналистом) решил мне помочь освоить эту науку. Поставил на лыжи, объяснил как. Я заехала головой в дерево. Стою, кричу: "Спасите!" Коля учил меня, учил - надоело: "Иди сама!" И я пошла. Так меня в детстве брат двоюродный учил плавать. Понимаю как, а сама плыть не могу. И вот он берет меня в лодку. Заплывает, где глубоко, и шварк меня в воду: "Плыви!" И с тех пор научилась. Так заплывала, что и берега не было видно. - Осталось ли такое отношение к журналистам, какое было в начале работы в газете? - Конечно, осталось. Я их все равно любила. А с Дульфаном такая история произошла: мы подрались однажды. Пришел он как-то ко мне. Я в это время в редакции печатала на машинке. Дело было срочное. А он меня все просил выдать информацию, которую я не могла и не хотела ему выдавать: "Люся, расскажи!" Он подходит и начинает тянуть лист на машинке. Он рвется. Я вообще-то смирная. А тут, как дикая кошка, вцепилась в него, рубашку порвала. Еле меня оттащили. И так мы с ним разошлись. Прошло много лет. Я ушла в плавание... И вот идем мы с мамой, она меня встречала на морвокзале после рейса. А навстречу, на Приморском бульваре, - Дульфан. Мы встретились, как будто не ссорились. Обнялись. Все-таки души близкие. - После "Комсомолькой искры" "Вечерка" стала для вас достойным продолжением... - С 1986 года я работаю в "Вечерке". Когда еще была в "Комсомольской искре", Деревянко был редактором. В 1973 он открыл новую газету "Вечерняя Одесса". И позвал меня секретарем. Но в то время я хотела идти плавать. А Борис Федорович, если бы я к нему перешла, не отпустил бы меня. Мне очень помог Мазур, тогда ставший редактором "Комсомольской икры", ходил ради меня по исполкомам, горсоветам, давал характеристику, визу помог открыть. А когда я вернулась, пришла в "Вечерку". После летучки Борис Федорович торжественно объявил: "К нам идет Люся Федорова". И все захлопали. Беседовала Инна ИЩУК. На фото Михаила РЫБАКА: На фото: Стоят: Сидят:
|
|
|||||||||||||||
|