Номер 34 (1523), 22.10.2020

Народный артист Российской Федерации и УССР, профессор ГИТИСа, один из ведущих режиссеров советского музыкального театра, постановщик знаменитых спектаклей, воспитатель десятков талантливых актеров, наконец, заместитель главного режиссёра Олимпиады 1980 года в Москве... Не правда ли, завидная биография. Многим таких достижений хватило бы на несколько жизней. Он же всего добился за одну, правда, долгую — без малого 89 лет.

Он — это Матвей Абрамович Ошеровский, легендарный главреж не менее легендарного Одесского театра музыкальной комедии. Великолепной его труппой М. Ошеровский руководил с 1962 по 1977 гг. Поставил спектакли, которые вошли в историю жанра и память о которых живет до сих пор: чего стоит одна "одесская трилогия" ("На рассвете", "Четверо с улицы Жанны", "У родного причала") — явление абсолютно новаторское и никем до сих пор не повторенное! В ту пору театр, что называется, гремел на весь Союз, слава его ведущих актеров, прежде всего, Михаила Водяного, не уступала популярности многих кинозвезд. Но жизнь создателя этой славы "раем не казалась". Он сам считал ее "трагической", о чем прямо заявил автору этих строк в интервью, которое я брал у Мастера летом 1991 года и которое впервые было опубликовано в трех номерах "Порто-франко". Эта беседа легла в основу очерка о нем, который вошел в книгу "Сегодня и навсегда...", посвященной истории Одесской музкомедии.

24 октября исполняется 100 лет со дня рождения Мастера. В этой публикации фрагменты книжного очерка соединены с фрагментами давнего интервью. Мне кажется, что такое сочетание позволит объемнее представить эту незаурядную личность.

"Ошеровский — фигура шекспировская..."

В этих словах замечательного артиста Юрия Дынова, если и было преувеличение, то вполне объяснимое. Масштаб сотворенного режиссером и страсти, кипевшие вокруг него, — прекрасная основа для мощного художественного произведения, безразлично, в каком жанре оно будет сотворено...

Сергей Юрский рассказывал, что как-то предложил Георгию Товстоногову сыграть главную роль в пьесе Генриха Ибсена "Строитель Сольнес". И великий режиссер, посмеиваясь над идеей, ни разу не сказал нет: "актерское дело задевало нетронутые струны его души".

М. Ошеровский, получивший актерское и лишь затем режиссерское образование, мог бы стать незаурядным Фальстафом. По фактуре, темпераменту и чувству юмора он весьма подходил к этой роли (между прочим, второй по объёму шекспировской роли после Гамлета). Но, пожалуй, еще больше подошла бы ему роль Петруччо в "Укрощении строптивой". Этого героя прекрасно играл Ю. Дынов в "Целуй меня, Кэт!", но можно себе представить, какой вулкан страстей бушевал бы в спектакле, появись на сцене сам его постановщик!

Впрочем, вулкан он извергал из себя практически на каждой репетиции.

«Не уходил со сцены, пока не покажет актерам "отсюда и до сюда", — вспоминал многолетний завлит театра Зиновий Аврутин, — тратил себя без остатка».

Взрывной характер МАО (так за глаза называли в театре главрежа; еще в ходу было "Мотя", "Ошер") постоянно портил его отношения с актерами; в выражениях он не стеснялся и в пылу негодования мог оскорбить до такой степени, что те готовы были его убить. Но иначе работать не мог; как-то даже сказал артистам: "Не водите детей на репетицию. Я при них не могу вас оскорблять".

Когда шел поставленный им спектакль, фигуру главрежа можно было увидеть в зале возле одной из колонн; если что было не так, по его мнению, то срывался с места и мчался за кулисы — устраивать разнос.

Но, остыв от минутных обид, ему многое прощали; понимали, что все это — во имя Театра.

"На репетициях он умеет делать все: петь, читать, играть, танцевать, ставить танцы. Дома — эскизы декораций, в шкафах — сувениры из других театров, на стенах — гастрольные афиши, на столе — стопки пьес, рукописи. Жена его — актриса. Живет он в двух шагах от театра. Театр вообще пронизывает все его существо. Он никогда не отдыхает от работы. Это воздух, которым он дышит. Если бы его вместить в другой моральный климат, он бы захирел, задохнулся".

Таким видел своего учителя один из лучших его воспитанников — Валерий Барда-Скляренко.

"Ему казалось, что в своем деле он Колумб, — говорил Ю. Дынов, — и этот фанатизм передавался всем, кто имел отношение к постановке".

Но не всем и не всегда...

Врагов Матвей Абрамович умел наживать не менее талантливо, чем ставить спектакли. Особенно среди "руководящих товарищей", которым не стеснялся говорить в глаза, что они ничего не понимают в искусстве. Впрочем, хватало недоброжелателей и внутри коллективов, где ему приходилось работать. Потому и покидал театры, где был главным режиссером, несмотря на достигнутые успехи. Так было в Воронежском и Краснодарском театрах музкомедии, где МАО до того, как директор Одесской музкомедии, многоопытный и проницательный Дмитрий Островский предложил ему переехать в Одессу.

Для театра и режиссера это был поистине "подарок Судьбы".

М. Ошеровский получил то, чего не имел ни на одном из предыдущих мест работы — отличную труппу, хотя и несколько разболтанную трехлетним отсутствием творческого руководителя.

Из беседы: "Я убежден, что в 1960–70-е годы Одесская музкомедия не уступала американским театрам. Технические возможности, действительно, у нас были победнее, но зато мы обладали бесценным преимуществом — системой Станиславского, мхатовской школой, откуда я вышел. Такой труппы, как наша, не было и на Бродвее! Дембская, Демина, Дынов, Сатосова, Водяной — молодые, необыкновенно талантливые..."

Труппа же театра получила того самого лидера, которого ей так не хватало.

Новый главреж начал резво: за год выпустил пять спектаклей. Уже первые его постановки обозначили основные направления будущих работ: новые сочинения современных авторов ("Улыбнись, Света!", "Сто чертей и одна девушка"), мюзиклы ("Цветок Миссисипи") и "одесская тематика" (обозрение "Одесса — мой город родной").

Из беседы: "Перед отъездом в Одессу я зашел к своему другу Николаю Озерову, а у него дома сидела скромная такая компания: Бондарчук, Чухрай, Ростоцкий, Хуциев... Я сбегал за водкой и за столом решил поспрашивать совета: "С чего начинать в Одессе?".

И Чухрай сказал: "Надо поставить спектакль, прославляющий Одессу. И вообще, если ты поймешь душу этого города, ты построишь истинно одесский театр".

Вот так, в полупьяном состоянии, и родилась идея будущей трилогии... Когда я приехал в Одессу, то, взяв пьесу Рацера и Константинова "Улыбнись, Света!", поставил на музыку Портнова свой первый именно "одесский" спектакль. С него и началась моя творческая жизнь в маленьком великолепном зале на Греческой. 16 лучших лет...".

Дорога к "театру его жизни" была непростой и не только творчески.

М. Ошеровский родился в 1920 г. в Ростове-на-Дону в семье комиссара, который в годы сталинского террора стал "врагом народа". Это обстоятельство могло стать камнем преткновения при поступлении в лучший театральный вуз страны — ГИТИС, на курс знаменитого актера МХАТа Михаила Тарханова. Но мастер дал юноше совет: не писать об этом в анкете. М. Тарханов еще раз стал "добрым гением" своего ученика, когда, заметив его организационные способности, посоветовал учиться также режиссуре. И порекомендовал способного юношу Василию Сахновскому — известному режиссеру и педагогу, который в то время заведовал в ГИТИСе кафедрой режиссуры.

Следующим испытанием после ареста отца была война. На фронт студентов не взяли, отправили вместе с МХАТом в Саратов. Там театральную науку приходилось постигать на практике, и не только актерскую. Матвей числился "старшим рабочим сцены правой стороны". Звучит смешно, а на самом деле — должность весьма ответственная. Ибо с правой стороны были веревки, которыми открывался и закрывался занавес, и "старший рабочий" должен был неотлучно находиться на своем посту, чтобы занавес "действовал" согласно партитуре, установленной для каждого спектакля, акта, картины и даже поклонов (партитуры эти следовало знать наизусть).

Будущему режиссеру эти навыки были только в помощь. Но еще важнее было то, что он мог вблизи наблюдать за игрой великих мастеров — И. Москвина, Н. Хмелева, Б. Ливанова, А. Грибова и даже иметь короткий разговор с самим В. И. Немировичем-Данченко. На всю жизнь он сохранил преклонение перед ними и абсолютную веру во всемогущество МХАТовской школы.

В дипломном спектакле "Чайка" он играл Треплева — символично для будущего искателя новых форм. А профессиональный дебют — как актерский (Олег Кошевой в "Молодой гвардии"), так и режиссерский ("Вас вызывает Таймыр" по пьесе А. Галича и К. Исаева) — состоялся в Харьковском драмтеатре имени Шевченко. В том самом помещении, где некогда размещался "Березиль" Леся Курбаса. Затем был Ленинград, работа у Г. Товстоногова и Н. Акимова, и очередное испытание: "борьба с безродными космополитами". Пресловутый "пятый пункт", наряду с жупелом "сын врага народа", был еще одной причиной, по которой партийные органы с недоверием относились к Матвею Абрамовичу. Ю. Дынов по этому поводу написал горькую эпиграмму:

Но талант и характер позволили преодолеть обстоятельства.

Подобно тому, как многие комики мечтают о трагических ролях, так и М. Ошеровский в "музкомедийном театре" тяготел к серьезным темам. Беда его состояла в том, что произведения современных ему советских авторов недотягивали до уровня западных мюзиклов. Но когда режиссер находил опору для своей фантазии, то даже не лучшие сочинения становились отличными спектаклями. Когда же он обращался к произведениям блестящим по форме ("Целуй меня, Кэт!", "Человек из Ламанчи"), то и спектакли были блестящими.

То, что именно мюзикл — сильная сторона М. Ошеровского, признавал даже выдающийся реформатор музыкального театра Борис Покровский. "Свежесть театральных идей, вкус, темперамент, чувство меры и формы — ингредиенты его творческой натуры", — писал он о своем коллеге.

Из беседы: "Наверное, лучшее из того, что я сделал в Одессе, — это трилогия и мой курс в театральном училище... Подлинный театр — динамичный, новаторский — не может существовать без постоянного притока молодых сил. В Одессе всегда было трудно с квартирами, из-за чего стало невозможно привозить молодых артистов — выпускников московских вузов, и я решил набрать студию при театрально-техническом училище (спасибо Александру Баренбойму). И пришли туда 14-летняя Галя Жадушкина, 15-летний Валера Барда-Скляренко, совсем юная Вика Фролова, Володя Гольдат, Валя Прокофьева... Этим составом мы поставили "Трехгрошовую оперу". Удивительный был спектакль. Одесса на него просто "ломилась"...

Но в этих своих поисках М. Ошеровский явно опережал время. Многие зрители, да и артисты, не воспринимали его эксперименты. Так, практически провалился, быть может, лучший спектакль Мастера — "Человек из Ламанчи", где совершенно неожиданными гранями раскрылся талант Семена Крупника, столь же удивительно преобразился Михаил Водяной, и взошла "звезда" совсем юной Галины Жадушкиной. После чего последовала попытка снять главного режиссера.

Из беседы: "В строку мне ставили мои спектакли, мои высказывания, неподчинение партийным властям... Я ведь им прямо говорил, что они ничего не понимают — ни в искусстве, ни в политике, ни в жизни... Я был "певцом Одессы", а тогда все одесское уничтожалось. Считалось: Одесса — пролетарский город, что "истинная" Одесса — это Пересыпь. А я что показывал в своих спектаклях?! Да за одни куплеты Мишки-Япончика меня готовы были стереть... Но когда наши партийные лидеры выезжали вместе с театром в Москву (обязательно!) и у них в ЦК требовали билеты на наши спектакли — они просто расцветали: как же, это же "их" детище! И когда нас принимали в своей ложе члены Политбюро с коньяком и шампанским (любили они этакое меценатство!), кто выигрывал от этого в первую очередь? Театр?! Нет, местные партийные деятели...

Вспоминаю один эпизод, почти анекдотический. Приехало как-то в театр партийное руководство. Администратор усадил их в первом ряду, а в перерыве подошел к первому секретарю: "Ну как, вам удобно, ничего не мешает?"

— "Да нет, все прекрасно, вот только дирижер передо мной сцену все время заслоняет".

— "Что же вы мне раньше не сказали?"

— "Да, ничего, ничего, пусть уж стоит!"

Вот эти люди меня и сняли..."

Московская часть биографии М. Ошеровского выглядит более чем благополучно.

Но старая душевная рана нет-нет, а давала о себе знать...

Из беседы: "Я отдал Одессе лучшие свои годы и очень многим обязан этому городу. Хотя жизнь моя в Одессе была трудной, драматической, а может, даже трагедийной. Я вспоминаю эти счастливые годы, вспоминаю с любовью Александра Менделевича Баренбойма, коллег-режиссеров Владимира Бортко, Володю Пахомова, критиков Щербакова, Михайлика...

Мы пришли с женой в театр на Греческой, в старое наше здание, вот там моя душа перевернулась. Я увидел снова эту маленькую сцену с ее минимальными возможностями, которые мы, тем не менее, использовали максимально. Постоял у той колонны, у которой всегда смотрел спектакли...

Когда я уехал из Одессы, у меня еще вполне хватало сил, но ни театра нового не стал создавать, ни другого театра не возглавил (хотя предложения были). Потому что прекрасно понимал: такого театра, который был в Одессе, где мне удалось развить традиции, заложенные Изакином Абрамовичем Гриншпуном, в моей жизни уже не будет".

Он умер 12 мая 2009 года, всего год не дожив до 90-летия. Согласно завещанию, его тело кремировали, а прах разделили на две части. Одна лежит на Востряковском кладбище в Москве, другая — на Втором Христианском в Одессе.

Говорят, будто, впав в агонию, старый режиссер кричал: "Позовите мне труппу театра!" и называл фамилии одесских актеров...

Если это так, то финал его жизни поистине шекспировский...

Подготовил Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья