Номер 42 (987), 30.10.2009

Необычная постановка, представленная на днях в Русском драматическом театре, вызвала живейшие споры среди первых зрителей. Премьеру с нетерпением ожидали еще с весны, поскольку режиссер Алексей Литвин именно тогда завершил работу над спектаклем малой формы по прозаическим произведениям великого французского поэта Артюра Рембо "Озарения" и "Одно лето в аду", в котором участвуют заслуженный артист Украины Юрий Невгамонный и Татьяна Коновалова. Спектакль, едва родившись, получил приглашение в Москву на фестиваль камерных спектаклей "Арбатская весна" и был показан в середине мая на сцене Дома актера на Арбате.

Одесская публика увидела премьеру только осенью, на полгода позже, чем москвичи. Со стороны театра это было очень смело - кажется, впервые на постсоветском пространстве Рембо звучит со сцены, а само по себе это замечательно, это знаково. Прекрасные актеры заняты в постановке, любимцы публики, представители разных поколений, составившие гармоничный ансамбль. Именитому артисту, по его собственному признанию, очень импонирует совместная работа с молодой актрисой, нравится материал и выполненная режиссером инсценировка. Юрию Невгамонному довелось исполнять ту часть представления, которая относится к прозаическому произведению Артюра Рембо "Одно лето в аду", играя от имени разочарованного в жизни героя. А Татьяне Коноваловой доверено перенестись в мир "Озарений", представить калейдоскоп миниатюр, отражающих различные психологические состояния человека.

И тут-то возник первый диссонанс. Отсутствие четкой режиссерской формы сделало спектакль в целом расплывчатым, его можно начать и завершить практически в любой момент и с любого места. В то время как в "Озарениях", например, от фрагмента к фрагменту нарастает драматизм, заложенный автором, складывается необычная картина. Перемежая одни тексты с другими, режиссер нарушил две стройные конструкции. По-своему хороши и Невгамонный (интересный и оправдавший себя в целом ход - вложить строки юного поэта в уста зрелого артиста), и Коновалова (олицетворение "подружки, нищенки, маленького монстра", спутницы и альтер эго героя), и сценография Григоря Фаера, решенная в эстетике прибрежной помойки (граница, конец жизни, финал устремлений плюс перекличка с фрагментом "Распродажа", читаемым во время опустошения мусорных мешков, заполненных... кипарисовыми нательными крестиками). А вот все вместе как-то не монтируется, не клеится, напоминает окрошку из разных текстов, пардон, винегрет, раз уж мы имеем дело с французским первоисточником.

Театр позиционирует свою новую работу как литературный спектакль, действо скорее для чтецов, нежели актеров. Но, к сожалению, и здесь не все идеально. Выбранный перевод М. Кудинова далеко не самый лучший; его можно охарактеризовать как "рабский", строго следующий за оригиналом, слово в слово, но упускающий нюансы, которые и в самых превосходных переводах могут остаться недоступными аудитории. Да, трудно передать игру слов и смыслов автора, но на то и существует режиссура, чьи ухищрения способны раскрыть многое... Не раскрывают! Неудивительно, что иные зрители охарактеризовали спектакль словосочетанием "двухчасовая заумь". И в чем-то с ними стоит согласиться, ибо не может быть такого, чтобы камерная одноактовая постановка длилась дольше, чем длится обычно первый акт большого спектакля.

Когда-то потрясенный кровавым фиаско Парижской коммуны Артюр Рембо писал в осколочке своих "Озарений", получившем название "После Потопа": "... На грязной улице появились прилавки, и потянулись лодки по направлению к морю, в вышине громоздящемуся, как на гравюре. Кровь потекла - и у Синей Бороды, и на бойнях, и в цирках, где божья печать отметила побледневшие окна. Кровь и молоко потекли... Мадам *** установила фортепьяно в Альпах". Вот эти три звездочки после слова "мадам", разумеется, со сцены невозможно обозначить, и поди, попробуй донеси, что имеется в виду. А никто и не собирался доносить. Текст в данном случае (и в ряде других случаев) просто пробалтывается. Без всякой видимой причины героиня вдруг заявляет герою: "Но... есть птица в лесу, чье пение вас останавливает и заставляет вас покраснеть". Этого "но" у Рембо нет, возражение следует непонятно за чем, и, в конце концов, смиряясь со своим зрительским несовершенством (ну вот нет щенячьего восторга, хоть режьте!), просто вслушиваешься в музыку текста поэта (приглушенно передаваемую переводчиком), соглашаясь с утверждением: "Тонкой музыки не хватает нашим желаньям".

Герои расхаживают по пустынной сцене, напоминающей не то пляж, не то свалку, монотонно извергая многословные пассажи. Акцентируя некоторые фразы ("Наступило время Убийц", "Моя подружка, нищенка, маленький монстр!.."), исполнители поддерживают в публике неясное напряжение, которое не становится яснее в сцене с разноцветными лентами (и здесь игра слов, которую попросту "проболтали"). Одно из лучших мгновений спектакля - маленький монолог, произнесенный Невгамонным: "Но, дорогой Сатана, заклинаю вас: поменьше раздраженья в зрачках! И в ожидании каких-либо запоздавших маленьких мерзостей вам, который любит в писателе отсутствие дара описывать и наставлять, вам подношу я несколько гнусных листков, вырванных из блокнота того, кто был проклят". Вот тут зрителям дано понять, что герой имеет отношение к литературе, почему-то кем-то проклят, и начинается игра с листами рукописи, которые то разрывают, то собирают, а вообще-то писательская биография не задалась, раз месье литератор жаждет отплытия в дальние страны, чтобы возвратиться "с железными мускулами, с темною кожей и яростными глазами". "Теперь я проклят, родина внушает мне отвращенье. Лучше всего пьяный сон на прибрежном песке" - и артист ложится на сцену, бессильно замирает. Сильный, впечатляющий момент. Жаль только, что тексты Рембо, причудливо нашинкованные и перемешанные, как тот винегрет, прозвучали чем-то вроде шороха прибоя, заунывного крика чаек, обитателей помоек и пляжей. И если уж режиссеру захотелось завершить спектакль пафосом "Распродажи" в ворохе крестиков (святым торгуют, знаете ли!), стоит посоветовать задаться вопросом: не удешевляет ли подобное маловнятное прочтение действительно великую литературу? А за попытку, конечно, спасибо.

Мария ГУДЫМА.

Фото Олега ВЛАДИМИРСКОГО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья