Номер 28 (773), 22.07.2005

К 150-летию со дня смерти Константина Николаевича Батюшкова

Константин Батюшков, как и В. Жуковский, явился ближайшим предшественником и поэтическим учителем Пушкина. По словам Белинского, как художник Батюшков сделал решительный шаг вперед в художественной форме и сближении поэзии с жизнью.

Из шестидесяти восьми лет жизни поэта последние тридцать два года были вычеркнуты тяжелой психической болезнью, а из первых тридцати шести семь лет – участием в трех войнах с наполеоновской Францией и Швецией. С горечью восклицал поэт: "Какую жизнь я вел для стихов! Три войны, все на коне и в мире на большой дороге. Спрашиваю себя: в такой бурной непостоянной жизни можно ли написать что-нибудь совершенное? Совесть отвечает: нет".

Лучшие произведения К. Батюшкова были созданы в краткие шесть лет, отведенные ему судьбой, между возвращением из армии в вологодское поместье Хантоново и жестокой болезнью.

Именно любовные стихи снискали Батюшкову славу "парнасского счастливого ленивца", "певца забав"? и "счастливца" (Пушкин), в то время как сам поэт меньше всего был счастливцем в любви. Однако несчастливая и краткая любовь его сначала к Эмилии Мюгель, затем к Анне Фурман в его лирике отразилась очень мало. Русские поэты еще только учились писать о самих себе. Воскликнул же П. Вяземский по поводу эротических стихов Батюшкова: "Неужели Батюшков на самом деле то же, что в стихах? Сладострастие совсем не в нем", – и назвал его в шутку "певцом чужих Элеонор".

Лирика Батюшкова имела принципиальное значение для русской поэзии, русского читателя, приученного поэтикой и этикой классицизма к тому, что личная, частная жизнь человека не заслуживает серьезного отношения и является "низкой" в сравнении с "высокой" жизнью государства и великих людей. Изображая любовные сцены как жизнь вечную и жизнь великую, исполненную особой пластичности, красоты, мраморной скульптурности, Батюшков расшатывал эти обветшавшие представления, укрепляя в людях сознание ценности человеческих чувств, человеческих радостей.

Его эротичность оказывается духовной, тонкой, эстетической. Белинский замечал, что в любви Батюшкова "много нежности, а иногда много грусти и страдания". Его стихи сохранили не только аромат минувшего времени, но и изящество, свежесть, тонкий эротизм, в значительной мере утраченные поэзией последующих поколений.

Выздоровление

Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца,
И думал: Парки час настанет.
Уж очи покрывал Эреба мрак густой.
Уж сердце медленнее билось.
Я вянул, исчезал, и в жизни молодой.
Казалось, солнце закатилось.
Но ты приближалась, о жизнь души моей,
И алых уст твоих дыханье,
И слезы пламенем сверкающих очей,
И поцелуев сочетанье,
И вздохи страстные, и сила милых слов
Меня из области печали,
От Орковых полей, от Леты берегов
Для сладострастия призвали.
Ты снова жизнь даешь; она твой дар благой;
Тобой дышать до гроба стану.
Мне сладок будет час и муки роковой:
Я от любви теперь увяну.

Написано, очевидно, в 1807-1809 гг. Обращено к Эмилии Мюгель, дочери рижского купца, в доме которого Батюшков находился на излечении в июне-июле 1807 года после ранения, полученного под Гейльсбергом.

Парки (миф.) – богиня судьбы, обрезающая нить жизни человека. Эреб (миф.) – олицетворение вечного мрака, здесь образ смерти. Орк (римск.) – божество смерти, доставляющее людей в подземное царство.

Лета (миф.) – река забвения, протекающая в Аиде – царстве мертвых. Один глоток из этой реки заставляет умершего навсегда забыть землю и жизнь на земле.

Из "Воспоминаний"

Я чувствую, мой дар в поэзии погас,
И муза пламенник небесный потушила;
Печальна опытность открыла
Пустыню новую для глаз.
Туда влечет меня осиротелый гений,
В поля бесплодные, в непроходимы сени,
Где счастья нет следов,
Ни тайных радостей, неизъяснимых снов,
Любимцам Фебовых от юности известных,
Ни дружбы, ни любви, ни песней муз прелестных,
Которые всегда душевну скорбь мою,
Как лотос, силою волшебной врачевали.
Нет, нет! себя не узнаю
Под новым бременем печали!
Нет, нет! Мне бремя жизнь!
Что в ней без упованья?
Украсить жребий твой
Любви и дружества прочнейшими цветами.
Всем жертвовать тебе, гордиться лишь тобой,
Блаженством дней твоих и милыми очами,
Признательность твою и счастье находить
В речах, в улыбке, в каждом взоре,
Мир, славу, суеты протекшие и горе,
Все, все у ног твоих, как тяжкий сон, забыть!
Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья,
Без дружбы, без любви – без идолов моих?..
И муза, сетуя, без них
Светильник гасит дарованья.

Влияние этой элегии заметно в "Письме Онегина к Татьяне". Впервые в русской поэзии так глубоко выявлена связь между любовью и поэзией: "светильник дарованья" не может гореть, если погасла любовь.

"Туда влечет меня осиротелый гений" – имеется в виду небытие, данное в последующем пейзаже; "любимцы Фебовы" – поэты. "Как лотос... врачевали" – по древнегреческой мифологии, отведавший цветов лотоса забывал прошедшее, как выпивший глоток из Леты забывал земную жизнь.

Из послания "Мои пенаты"

Послание к Жуковскому и Вяземскому

И ты, моя Лилета,
В смиренный уголок
Приди под вечерок
Тайком переодета!
Под шляпою мужской
И кудри золотые,
И очи голубые,
Прелестница, сокрой!
Накинь мой плащ широкий,
Мечем вооружись
И в полночи глубокой
Внезапно постучись...
Вошла – наряд военный
Упал к ее ногам.
И кудри распущенны
Взвевают по плечам,
И грудь ее открылась
С лилейной белизной:
Волшебница явилась
Пастушкой предо мной!
И вот с улыбкой нежной
Садится у окна,
Рукою белоснежной,
Склонившись на меня,
И алыми устами,
Как ветер меж листами,
Мне шепчет: "Я твоя,
Твоя, мой друг сердечный!.."
Блажен в сени беспечной,
Кто милою своей,
Под кровом от ненастья,
На ложе сладострастья,
До утренних лучей
Спокойно обладает,
Спокойно засыпает
Близ друга сладким сном!..
Уже потухли звезды
В сиянии дневном,
И пташки теплы гнезды,
Что свиты под окном,
Щебеча покидают
И негу отрясают
Со крылышек своих;
Зефир листы колышет,
И все любовью дышит
Среди полей моих;
Все с утром оживает,
А Лила почивает
На ложе из цветов...
И ветер тиховейный
С груди ее лилейной
Сдул дымчатый покров...
И локоны златые
Две розы молодые
С нарциссами вплелись;
Сквозь тонкие преграды
Нога, ища прохлады,
Скользит по ложе вниз...
Я Лилы пью дыханье
На пламенных устах,
Как роз благоуханье,
Как нектар на пирах!..
Покойся, друг прелестный,
В объятиях моих!
Пускай в стране безвестной,
В тени лесов густых,
Богинею слепою
Забыт я от пелен,
Но дружбой и тобою
С избытком награжден!
Мой век спокоен, ясен:
В убожестве с тобой
Мне мил шалаш простой;
Без злата мил и красен
Лишь прелестью твоей!

В 1818 году, в год открытия Одесского лицея, его посетил приехавший наш город К.Н. Батюшков. Он обошел классы, спальни, столовую, больницу и по первому впечатлению написал директору Публичной библиотеки в Петербурге А.Н. Оленину, чей племянник учился здесь, что "лицей в цветущем состоянии". "В письме вашем вы требуете, чтобы я сказал мое мнение о лицее, – писал Батюшков в другом письме А.И. Тургеневу. – Скажу вам по совести: лицей есть лучшее украшение Одессы, точно так, как Одесса – лучший город после столиц..."

Подготовил Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья