Номер 25 (718), 25.06.2004

Прорываясь на концерт Владимира Спивакова (еще раз убедившись в том, как мало ценят у нас музыкальных критиков, людей на самом деле редкой профессии – музыковеды не в счет!), автор этих строк был настроен довольно агрессивно. Сиденья и пол филармонии были завалены рекламными буклетами чемоданов и сумок. Филармоническую сцену "украшала" огромная реклама коньячной фирмы. И публика была особая, сытая, способная заплатить немалые деньги за билет. Возможно, иных из них привлекла не столько музыка, сколько звездное имя музыканта. Социологи это называют "престижным потреблением". Появилось искусство для богатых, отмеченное утонченным эстетством. В театре в этом преуспел Роман Виктюк, а в музыке... Да не Спиваков ли со своими прославленными "Виртуозами Москвы"? Происходит кажущаяся абсолютно неизбежной коммерционализация искусства. Такие вот мысли бродили в голове, покуда на сцену не вышли народный артист бывшего Союза Владимир Спиваков и исполнявший партию фортепиано Сергей Безродный. В этом концерте Спиваков предстал не в качестве руковителя прославленных "Виртуозов...", а в качестве скрипача, способного интерпретировать самые сложные произведения мирового репертуара. Прозвучали три сонаты для скрипки и фортепиано. Брамс. Шнитке. Франк.

Соната № 3 ре минор Иоганнеса Брамса – один из шедевров мирового скрипичного репертуара. Композитор, в жизни человек чрезвычайно сдержанный, в музыке дает волю лирическому высказыванию. Какая романтическая свежесть, непосредственность и одновременно мятежность чувств! Как будто нет власти возраста (а между тем соната написана в последние годы жизни)! Словно юноша говорит о любви. Скрипка Спивакова поражает не столько яркостью и эмоциональной силой, сколько мягкостью, нежностью, лиризмом, я бы даже сказал, интимностью тона, сосредоточенностью на внутреннем. Соответственно и бурный драматизм сонаты (а это одно из самых "конфликтных", драматичных произведений композитора) как-то не слишком акцентируется. Во всяком случае, лично для меня на первый план вышла мелодическая красота, красота каждого звука, и, в конечном счете, поразительное богатство и красота чувства. В сонате бушует буря, но мы словно бы всего лишь созерцаем ее, любуемся ею, проникаемся очарованием классической гармонии. Нет, в трактовке Спивакова здесь не столько трагедия, сколько победительность вот этой самой красоты.

Примерно то же ощущение не оставляло нас и при исполнении ля мажорной сонаты Цезаря Франка. Профессиональный органист, создатель множества произведений для органа в достаточно строгом стиле, бесспорный классик, он написал произведение эмоционально щедрое, удивляющее непосредственностью лирического чувства. В первой части господствует очень легкая воздушная мелодия – скрипичная партия очень проста, и тут все дело в том, как это сыграть, проинтонировать. Скрипка поет, кантилена естественна, как долгий выдох... Музыка неяркая, не бьющая на эффект, но удивительно чистая, кристальная. Не раз слушал я это произведение, но именно в этот раз подивился его красоте. За спиной Франка уже уходящее классическое прошлое, но для него оно еще актуально, и вот он дарит нам его. Отмечу такую черту исполнительского стиля Спивакова, как легкость. Он и играет легко, вдохновенно, как бы импровизационно – и чувство особой легкости и просветленности не покидает нас.

Совсем другим по характеру было исполнение сонаты № 1 для скрипки и фортепиано Альфреда Шнитке. Она была центром концертной программы – и в буквальном, и в переносном смысле. Предваряя исполнение произведения современного, лишь недавно ушедшего из жизни актора, Спиваков попытался объяснить слушателем и его язык с элементами атональности и додекафонии, и свое понимание этой музыки. Он истолковал его, как жизнь человека, который входит в жизнь, проживает ее, ищет духовных опор – и умирает... Что ж, язык сонаты в самом деле сложен, и фортепиано, скорее, используется как ударный инструмент, подчеркивающий ритмический рисунок, и скрипка не поет, порой звучит сухо, жестко. Кажется даже – в отдельные моменты и вибрация струн как бы попилена. Произведение по жанру даже не чистая трагедия, а скорей трагифарс. Написано оно молодым композитром в начале шестидесятых. Оттепель кончилась. Шестидесятнические иллюзии начали рассеиваться. Самые проницательные вместо "светлого будущего" увидели впереди клубящийся мрак. И потому так издевательски звучит процитированная всем известная "кукарачча". И хотя в финале, по мнению музыковедов, господствует якобы задорная танцевальная тема, я словно бы услышал работу безжалостной машины, что, ухватив душу человеческую за край ее белых одежд, неумолимо втягивает ее вовнутрь, грозя перемолоть и уничтожить. Я очень благодарен Спивакову за столь проникновенное исполнение этой очень острой по форме, трагической музыки. Что ж, это в некотором роде акт самоочищения художника, акт оправдания музыки в век коммерционализации. Есть правда музыки, и есть ее правота. И, чуточку перефразируя Мандельштама, можно сказать, что дело всякого истинного художника – говорить с "последней правотой".

Илья РЕЙДЕРМАН.

Фото Л. БЕНДЕРСКОГО.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья