Номер 26 (1515), 27.08.2020

В эти дни заслуженному врачу Украины Анатолию Шубину исполняется 80 лет.

Анатолий Дмитриевич не раз выступал на страницах нашей газеты с содержательными статьями о проблемах здравоохранения. Но на этот раз он предложил нам свои воспоминания о самом раннем своем детстве, которое пришлось на военные и послевоенные годы. Редакция с удовольствием приняла это предложение, тем более, что в нынешнем году отмечается 75-летие Победы и окончания Второй Мировой войны.

С возрастом все чаще ностальгируешь. Трудно сказать почему. Прошлое стоит перед глазами так ясно, что ты поневоле снова возвращаешься к событиям своего далекого детства.

Я жил в Высоком переулке, 4, это центр Молдаванки. Когда город бомбили, то одна бомба упала на 8-й номер. Естественно, у нас посыпались стекла. И я бабушке говорю: "Бабушка, бомба, бах!" Этот гул, тревога, шум — все это очень хорошо помнится до сих пор. Я жил тогда с бабушкой, потому что мама находилась в подполье.

Наш дом стоял напротив школы № 103. Во время оккупации там располагалась сигуранца, где содержали советских военнопленных. Командный состав квартировал в соседних домах, в том числе и в нашем дворе. В нашем доме расположился какой-то большой чин. Он занимал две комнаты, а рядом жила охрана. Бабушка прекрасно готовила, ее заставили готовить для оккупантов, и знание немецкого немного помогало ей в общении. Хотя оккупанты есть оккупанты.

Этот паразит чего только ни делал! Он имел манеру выбрасывать на стол конфеты, а когда приходил, то пересчитывал их. А еще взял такую манеру — стрелять. Я бегаю, а он стреляет. Бабушка вскочила (она очень хорошо знала идиш, который схож с немецким), начала на него кричать, он ее ударил... Конечно, бабушка испугалась...

В три года меня крестили в Алексеевской церкви. Я до сих пор сохраняю эту метрику, специально сохраняю. Там на обороте — на румынском языке запись. Для меня это как реликвия...

В моей детской памяти прекрасно сохранилось воспоминание о том, как 10 апреля 1944 года в наш двор зашли две молодые девушки в военной форме. Помню даже, что одна была курносенькая, очень симпатично улыбалась. Хотя и мал был, но ощутил счастье — пришли наши!

Жизнь постепенно налаживалась. Мама, врач-лаборант, работала в поликлинике и тубдиспансере. Но материально было сложно.

Что с отцом, мы долгое время не знали. Как-то пришло от него письмо с фотографией. На ней отец стоял с краю, и его правая рука в кадр не попала. Первая мысль, которая возникла: это ранение или...Страшно было подумать... Наконец получили от него большое письмо — из Берлина. Он жив, служит в Группе советских войск в Германии. Отец написал, чтобы мы с мамой готовились к поездке к нему. А я отца фактически не знал. Когда он ушел на фронт, мне не было еще и года. Естественно, у меня возникло огромное желание увидеть отца. Тем более, что он прошел войну и наверняка мог рассказать мне о ней много интересного. Я все время думал: как же произойдет наша встреча? Начались сборы. Нас ждал Берлин...

Мы приехали на вокзал, который был весь в руинах. Ждали поезд в здании рядом, там сейчас корпус экономического университета. Наконец подали состав. Поезда были старые, вагоны маленькие, не отапливались, разумеется. А на дворе зима, холодно. Немного согревало то, что людей было очень много.

Ехали мы долго. Что до сих пор застряло в памяти: на всем следовании поезда из окна были видны одни развалины. Это производило ужасное впечатление. На коротких остановках к вагону подбегали люди: кто просил милостыню, кто предлагал какие-то вещи, иногда — продукты: вареную картошку, капусту, колбасы. Но продукты предлагали редко. Наконец доехали до Бреста, далее была территория Польши. На таможне всех шмонали Мне запомнилась женщина-таможенница: небольшого роста, седая стрижка, а на груди формы — золотая медаль Героя соцтруда. Она меня, малыша, обыскивала. Но что делать, такой был порядок. Конечно, никаких запрещенных предметов у меня не было, и нас пропустили быстро. По Польше мы ехали в более комфортабельном вагоне, в мягком купе. С нами ехали в основном вольнонаемные и жены тех, кто служил в Польше и Германии.

Когда ехали по Польше, наблюдали ту же картину — голод, разруха. Даже непонятно было, где живут люди. На остановках тоже местные жители бежали к вагонам. Предлагали за хлеб и продукты золотые вещи, антиквариат. Обмен был, конечно, неравноценным, но без хлеба не проживешь. Пассажиры, понятно, брали с собою в дорогу продукты — хлеб, сало, еще всякую снедь. Если у кого-то еще оставались продукты, то меняли — выгодная сделка! Все это врезалось в память. Понятно, почему наше поколение так быстро взрослело.

Наконец приехали в Берлин! Мама сказала, что я сейчас увижу папу. Конечно, я заволновался. Да и мама тоже очень волновалась. Собрали вещи, их было не так уже много, и пошли к выходу. Спустились на перрон. Вокруг тоже одни руины. Начали осматриваться.

— Толя, смотри вот стоит папа! — волнуясь, громко сказала мама.

Я осмотрелся по сторонам. И увидел, что один военный присел на корточки и расставил руки: "Сынуля, иди ко мне!"

Я какое-то время стоял в растерянности, пока одна из проводниц не крикнула: "Беги же к папе!"

Я побежал и очутился в объятиях отца. Мы обнимались, целовались! Папа тоже был очень растроган. Проходившие мимо останавливались и наблюдали эту трогательную сцену. Папа поднял меня на руки, и мы подошли к маме, которая стояла и плакала. Это были слезы радости.

Трудно это описать...

Офицерам было положено иметь ординарца. У отца им был прекрасный парень Вася. Он взял наши чемоданы и понес в машину. А родители еще стояли и не могли успокоиться.

Сели мы в машину и поехали в дом, где квартировал отец. Квартиры предоставляли офицерам с семьями в арендованных домах у немцев. Квартира, где жил папа, оказалась большой. Три комнаты на втором этаже. Потом пообедали, и так как мы были очень уставшие, то пошли отдыхать. Сколько было вопросов, воспоминаний, а главное — эмоций! И плакали, и смеялись. Но главное было то, что я увидел отца. Папа прошел всю войну, служил в артиллерии. Начал еще с финской войны. Дошел до Берлина, поэтому остался служить на территории Германии. Был контужен, но, к счастью, все обошлось...

Таким я запомнил трогательный день встречи с отцом. Это было счастье, что мы вместе. Не всем, к сожалению, так повезло.

В связи с нашим приездом отцу дали два дня побыть с семьей. Мы начали обустраиваться, но не могли наглядеться друг на друга и наговориться. У папы был мотоцикл с коляской. Он нас повез по городу — показать Берлин. Серый, мрачный город с громадными зданиями. Рейхстаг — разбит. Брандербургские ворота — тоже пострадали. Наша "экскурсия" потому тоже была мрачной. Население голодало, людям выдавали пайки. Но они много работали по восстановлению города. К нам относились настороженно.

Папа повез нас в комендатуру, оформить нужные документы. Вот так началось наше пребывание в Германии, оно продолжалось до 1950 года.

В Германии я пошел в школу, нас туда возили на автобусе в сопровождении автоматчиков, потому что были случаи, когда покушались на советских детей.

Хотя немецкие дети с нами дружили, и мы с ними играли, но опять-таки играли в войну. Опасное в этих играх было то, что мы находили очень много оружия — пистолеты, снаряды, автоматы. И вот однажды мы нашли пистолеты, я взял себе красивый пистолет с деревянной ручкой. Прихожу домой, захожу на кухню, папа сидит лицом ко мне, портупея его лежит на подоконнике... А я, умный, подхожу к нему, достаю пистолет и говорю: "Хенде хох!" Папа стал белый, мама с тарелкой застыла. Папа смотрит на меня, я ему повторяю: "Хенде хох!" Папа мне говорит: "Толя, убери пистолет". А я держу его, мозгов же еще нет, это потом я понял, какая трагедия могла случиться. Тогда папа говорит: "Слушай, давай с тобой поменяемся, у меня пистолет лучше". Он открывает кобуру и совершенно спокойно дает мне свой пистолет. Я беру, еще начинаю рассматривать. Короче говоря, я отдаю ему этот пистолет. Папа выходит из-за стола, бросает обед, едет в часть, поднимает всех на ноги, едут туда, где мы были. А там нашли такой склад оружия, если бы это все грохнуло, то вообще нас разнесло бы...

Были и более приятные формы игр... Недалеко от нас находилось озеро, мы там рыбу ловили. Кстати, немцы нас научили. С правой стороны от озера бауэры жили, у них красивые большие тюльпаны росли. Когда дома был какой-то праздник, я брал кусок хлеба, шел к ним и предлагал бартер: я вам — хлеб, вы мне — цветы. Прихожу домой, мама такая довольная — цветы стоят.

Как-то в нашу воинскую часть привезли довоенный еще фильм "Тимур и его команда". Мы, ребята, его посмотрели и решили идти по этому пути. Нашли провод, консервные банки (в столовой военной части), коробки... Брали нитку, потом делали две дырки в банке, посередине этой нитки привязывали еще нитку, потом банку соединяли между домами, чердаками. И, чтобы собрать ребят из всех домов, начинали трезвонить. Родители не поняли, в чем дело, перепугались, все повыскакивали с пистолетами наготове. Ну потом нас разоблачили, все посмеялись. Такого мы шороху навели. А потом организовали штаб, наломали веток и на чердаках сделали закрытые такие шалаши.

В Германии мама работала в лаборатории и часто брала меня с собой. А что такое лаборатория? Это красота, чистота, колбочки. И когда я попадал к маме на работу, мне очень это все нравилось... В нашем городке солдатики иногда развлекались и стреляли в птичек. Я бедных птичек собирал и лечил. Мама видела это. Конечно, гибли потом эти бедные птицы, но важен был сам факт, что я хотел кого-то вылечить. И мама видела в этом не просто игру, она уже тогда решила, что мне нужно быть врачом.

Так оно и случилось.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья