Номер 04 (1536), 4.03.2021

Случаются в жизни события, вроде незначительные, ничего не решающие, ни имеющие никакого влияния на ее дальнейший ход, но почему-то навсегда застревающие в памяти. Без малого 60 лет прошло, но отчетливо помню, как в комнату, где располагался шахматный кружок Дворца пионеров, зашел молодой человек, и все мы уставились на него восторженными взглядами. Хотя, если честно, не столько на него, сколько на значок на лацкане его пиджака. "Мастер спорта СССР" — таких в начале 1960-х было совсем немного, а среди одесских шахматистов — так вообще единицы. В тот вечер, придя после занятий домой, я с гордостью рассказал родителям, что видел "самого" Владимира Тукмакова. И они хорошо поняли мой восторг, ибо новость, что одесский шахматист стал мастером спорта в 16 лет, стала всесоюзной сенсацией. Аналогичного успеха перед Тукмаковым достигли только трое — Ботвинник, Бронштейн, Спасский...

Наш земляк не стал чемпионом мира. Но и без того перечень достижений международного гроссмейстера Владимира Тукмакова внушительный. Так, трижды (1970, 1972, 1983) он становился серебряным призером чемпионатов СССР, а эти соревнования по составу участников уступали в те годы только турнирам претендентов. И впереди Тукмакова на тех чемпионатах были Корчной, Таль и Карпов — суперэлита мировых шахмат. В "копилке успехов" одессита — победа в составе советской команды на Всемирной шахматной Олимпиаде-1984, успешное участие в матче "Сборная СССР — сборная мира" (1984). Он выиграл более 50 международных турниров. Но еще большую славу Владимир Тукмаков снискал как тренер. Под его руководством сборная Украины дважды становилась сильнейшей на Всемирной шахматной Олимпиаде (2004, 2010). Тренировал он и многих ведущих гроссмейстеров. И что характерно: остался верен городу, в котором родился 75 лет назад, 5 марта 1946 года.

Не раз мне довелось брать интервью у Владимира Борисовича. Несколько фрагментов из них предлагаю вниманию читателей.

"Я заболел шахматами практически с первой минуты, как узнал об их существовании. Мне было 7 лет, а показал игру мой дворовой друг. Правда, потом выяснилось, что не все объясненные им правила соответствуют настоящим, но даже в таком "усеченном виде" шахматы меня сразу настолько увлекли, что я никогда не занимался никаким другим видом спорта. И вообще, по существу, ничем другим не занимался... Мама меня хотела приобщить к музыке, вроде бы у меня был слух, но меня это совсем не увлекало. Не помню, чтобы я посещал какие-то кружки. А вот с шахматами как раз была другая проблема. Я загорелся и сразу хотел куда-нибудь пойти, чтобы учиться играть. Но в то время в Одессе существовал один только детский кружок во Дворце пионеров, а это, по тогдашним представлениям, было довольно-таки далеко от моего дома. И вот я терпеливо ждал, когда в ее глазах созрею до того момента, что смогу ходить во Дворец самостоятельно...

Я использовал любую возможность сразиться с кем угодно, чем доставлял головную боль знакомым моей матери. Если, не дай бог, кто-то из них признавался, что играет в шахматы, то должен был платить дань, сыграв со мной. А в 10 лет я уже начал самостоятельно ходить во Дворец пионеров".

"Тогда профессия шахматиста была по статусу значительно выше, чем сейчас. И несравненно выше, чем профессия рядового инженера или даже ученого — кандидата наук. Я думаю, что дело было в том, что в шахматах путь наверх был очень узок — не дорога, а, скорее, тропинка. А многие талантливые ребята не обладали устойчивой психикой, которая является качеством не менее важным, а порой и более важным, при прохождении всех этих многочисленных отборов. Ведь смотрите, сколько ступеней надо было пройти, чтобы выйти на всесоюзный уровень: полуфинал чемпионата города — финал чемпионата города — полуфинал первенства Украины — финал первенства Украины — полуфинал чемпионата СССР — финал чемпионата СССР. И все время надо было входить в тройку — четверку призеров. Это был чрезвычайно изматывающий путь, и многие талантливые люди на каком-то этапе просто "ломались".

— А вы за счет чего удержались?

— Думаю, в первую очередь, за счет характера. Если брать составляющие своей карьеры, то понятно, у меня не выдающийся талант, отнюдь. Зато был характер и достаточно устойчивая нервная система".

"1970 год стал для меня переломным в профессиональном плане. Тогда окончательно стало ясно, что институт, диплом — это все от лукавого, и мне надо заниматься шахматами. Действительно, на редкость удачный был год, причем стабильно удачный: ниже второго места я ни в одном соревновании не опускался. Последовательно поделил первое место в турнире молодых мастеров, потом выиграл чемпионат Украины, а потом играл в международном турнире в Буэнос-Айресе...

— А ведь это был последний турнир (не считая межзонального), где советские шахматисты играли с Фишером, все остальные встречи уже были матчевые. Кстати, а как мастеру вообще удалось попасть в столь крупное состязание при условии острейшей конкуренции среди гроссмейстеров за участие в подобных турнирах?

— Международных турниров в ту пору было немного, а сильных шахматистов в СССР значительно больше, чем мест в этих турнирах. Но мне повезло. Незадолго до этого на пост тренера молодежной сборной пришел международный мастер Быховский, впоследствии заслуженный тренер СССР. Тогда он был еще молодым энтузиастом и действительно душой и сердцем отдался этому делу. В ту пору молодые шахматисты, чего греха таить, были в загоне. Все "жирные" (т. е. престижные) турниры делились между выдающимися шахматистами, а, по существу, и подпорки им не было. Тем более, что ведущие шахматисты были еще достаточно молоды. Скажем, если взять тот же 1970 год, то Спасскому было 33 года, чуть больше Талю, да и Корчной с Петросяном находились по тогдашним временам в возрасте расцвета... Но какими-то правдами и неправдами было принято постановление, что надо стимулировать рост нового поколения, чтобы оно развивало славные шахматные традиции, для чего сильнейшим юношам давать возможность участвовать в сильных международных турнирах. А поскольку я выиграл чемпионат Украины, то такую возможность решили предоставить и мне...

Сейчас я думаю, что основной причиной, по которой в Буэнос-Айрес послали именно меня, было участие в турнире Роберта Фишера. Петросян, который мог высадить меня из этого соревнования просто мизинцем, проиграл перед этим ему в матче сборной СССР со сборной мира, и отнюдь, видимо, не стремился еще раз продемонстрировать всему миру, чего он стоит в сравнении с Фишером. Может быть, это обстоятельство имело значение и для некоторых других гроссмейстеров...

Вообще, история, как я попал на этот турнир, по-своему замечательная и очень точно характеризует свое время.

Начать с того, что я готовился к защите диплома. И буквально накануне защиты получил телеграмму, что меня вызывают на главпочтамт для разговора с Москвой. Звонил Быховский, который сообщил, что есть шанс сыграть в Буэнос-Айресе, но надо срочно оформлять документы. Тогда это было долгое и канительное дело. Я спросил, когда должны быть готовы документы? Тогда в Госкомспорте шахматистами занималась легендарная Катя Стриганова, и Быховский ответил: Катя сказала, что документы должны были быть в Москве неделю назад. В общем, на следующее утро я взял чертежи, пришел в институт, занял очередь на защиту, пошел в деканат, написал сам на себя характеристику, отпечатал ее, заверил в деканате и дальше пошел по инстанциям — профком, партком, ректорат. В промежутке между этой беготней я забежал защитить диплом. При этом характеристику ни на секунду не выпускал из рук, потому что понимал: как только я ее кому-то отдам, то "пиши пропало". С этой характеристикой парторг института должен был идти в райком партии, но я пошел сам, поскольку и парткому тоже не доверял. В райкоме были очень удивлены моим появлением, тем не менее я их убедил, и они все оформили "задним числом". Через два дня я отправил все документы в Москву. И чудо свершилось: вместе с Василием Васильевичем Смысловым мы поехали в Буэнос-Айрес.

Когда мы приехали, Фишера еще не было. Прошла жеребьевка — его нет. А по жеребьевке я должен был играть с ним в первом туре. Организаторы страшно волновались, потому что гонорар они уже ему перевели, а от него самого — ни слуху ни духу. Он приехал только к третьему туру, но играть не сел, а потребовал переделать освещение. И свою первую партию в этом турнире он сыграл в день доигрывания после третьего тура и как раз со мной. Партию эту в свой актив я никак не могу занести...

Тогда, благодаря стараниям некоторых наших журналистов и гроссмейстеров, в Советском Союзе был создан образ Фишера — неуча, невоспитанного абсолютно человека, который, кроме как умением двигать эти деревяшки, вообще не обладает никакими качествами. И на этом фоне разносторонне развитые, образованные советские гроссмейстеры, конечно, выгодно отличаются... Но на меня Фишер произвел тогда сильное впечатление. По отношению к своим коллегам он был сама корректность. Безупречно вел себя и во время партий и после партий, во время анализа. Практически он не вставал из-за шахматной доски, что в те времена было редкостью. Обычно шахматист сделал ход — и встает, прогуливается, разговаривает с другими, курит. Фишер, естественно, не курил, не разговаривал. Он работал, тяжело работал. Но внешне это выглядело все чрезвычайно легко, и тогда его игра производила огромное впечатление.

А что касается его чрезмерных, как казалось, требований к организаторам, то это, как я теперь понимаю, входило в его систему подготовки. Ему тяжело было начинать турнир, любой. Потому что и мир от него ждал многого, и он перед собой ставил слишком большие задачи. Но потом уже, когда он набирал ход и "вписывался в расписание", то остановить его, как набравший скорость локомотив, было невозможно. И вот я думаю, что это шпынянье организаторов ему придавало больше уверенности. Вряд ли освещение играло для него такую уж серьезную роль. Хотя, конечно, придающий значение всем мелочам и стремящийся к полной концентрации во время партии, Фишер стремился создать оптимальные условия для своего творчества, но косвенно заботился и о других гроссмейстерах. Просто те не думали об этом или не способны были отстаивать свои профессиональные права. А Фишер, защищая и отстаивая свои права, отстаивал тем самым и права своих коллег.

— Вы когда садились играть с Фишером, ощущали какое-то особое психологическое состояние?

— Да. Прежде всего, между нами была огромная разница в статусе: я — мастер, он — выдающийся гроссмейстер. Кроме того, для Фишера 1970–72 годы — безусловный пик его шахматной карьеры. При нем — знания, талант, уверенность. Он чувствовал, что пришло его время, и это все производило подавляющее впечатление на его противников и на публику. Он и занял в этом турнире первое место, опередив второго призера, то есть меня, на целых 3,5 очка. И, по моему убеждению, это лучшее его турнирное достижение. Но мое второе место воспринималось фактически как первое, потому что Фишер был вне конкуренции. И, конечно, я стал значительно более известным, чем был до сих пор".

"В 1984-м я играл за сборную СССР в матче со сборной мира. По тем временам я должен был попасть в основную десятку, но меня почему-то сделали запасным. С какой целью — не знаю. В результате я сыграл три партии: две — на четвертой доске и одну — на третьей. На четвертой обыграл Любоевича 1,5 на 0,5 очка, на третьей в последнем туре сыграл черными с Корчным.

Там вообще сложилась забавная ситуация. На третьей доске в сборной СССР играл Полугаевский, которого в те годы Корчной страшно бил. И в первых трех партиях счет оказался 2:1 в пользу Корчного. Перед последним туром с Полугаевским случилась форменная истерика: он наотрез отказался играть черными. Самое забавное, что перед началом матча Полугаевский точно так же с пеной у рта отвоевывал третью доску у Смыслова. При этом он приводил какие-то аргументы, почему именно он должен играть с Корчным и как это будет полезно для команды и т. п. Но, когда ему припомнили его же аргументы, по которым он хотел играть с Корчным, Полугаевский закричал: "Вы хотите, чтобы я проиграл! Вы все мне желаете зла!". Романишин, который был вторым запасным, с Корчным тоже наотрез отказался играть, так что садиться за доску выпало мне. Кончилось тем, что я согласился на ничью в несколько лучшей позиции. Но матч к тому времени мы уже фактически выиграли".

"Шахматы настолько изменились за то время, что я ими занимаюсь, что очень трудно сказать, как они будут развиваться. Очевидно, что во второй половине 1980-х, в начале 1990-х годов были упущены фантастические возможности для продвижения шахмат. Более того, в результате всех свар, которые возникли с ФИДЕ и внутри ФИДЕ, сам имидж шахмат изрядно подпорчен. Плюс, конечно, вторжение компьютеров, что привело к фантастическому развитию теории и несравненно более быстрой обучаемости людей. Наши юные гроссмейстеры-акселераты на самом деле здорово играют, потому что они невероятно быстро обучаются. С другой стороны, развитие техники позволяет использовать разного рода чипы, т. е. игра перестает быть состязанием двух человек...

Однако в компьютеризации шахмат есть несомненная положительная сторона. Мне кажется, что при правильной постановке дела шахматы могут стать очень значительным вспомогательным элементом в интеллектуальном воспитании молодежи. Потому что как игра — это замечательный полигон для проверки и выработки многих полезных качеств. Если исходить из такого взгляда, то благодаря нашествию компьютеров шахматы, может быть, даже в чем-то выиграют".

Подготовил Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья