Номер 45 (738), 12.11.2004

РЕВОЛЮЦИИ ПОСВЯЩАЕТСЯ

О чем мы думаем, когда слышим слово "терроризм"? Об уничтоженных небоскребах в Нью-Йорке, о захвате заложников в Буденновске и Москве, о взрывах в зданиях посольств, в метро, в автобусах... Ранее – об угнанных самолетах, о подвигах "красных бригад" в Италии, о бомбах, подложенных в Иерусалимском храме, об убитых школьниках, о расстреле израильской олимпийской команды... Ну, конечно, о разбойниках. Таких, как Хусейн, Бен Ладен, Арафат, Аслан Масхадов с главарями банд непризнанной Ичкерии...

Несмотря на актуальность, оставим тему ныне буйно расцветшего на исламской почве международного терроризма – своеобразного реванша за крестовые походы средневековья.

Во времена Союза куда реже случавшиеся терракты живописно и не без удовольствия смаковали наши международники, и в нашем чистом, незамутненном сознании это сливалось в единую картину гибели капитализма. Там и наркомания, и проституция, и безработица, и кризис, и, конечно же, терроризм.

Или даже так: оттого и терроризм, что все остальное так плохо.

Прорвавшиеся на Запад, в Париж, сограждане бродили по улицам и площадям, узнавая памятные по истории места первой французской революции.

Именно здесь в конце XVIII века на волне революции родился ТЕРРОР как основа, как действующая главная сила этой революции и, судя по всему, всякой революции вообще.

А вспоминается о французской революции вовсе не из-за любви к ней и даже не из любопытства, а из уважения к великой нации, которая смогла, встав на этот путь, быстро его отвергнуть. К счастью для нее.

Стоит заглянуть в энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, и мы найдем все о терроре.

Так вот, из протоколов революционных комитетов известно, кто осуществлял террор – негодные элементы общества, люди, выбившиеся из колеи, сумасброды и негодяи всякого рода и слоя, особенно низшего, завистливые и злобные подчиненные, мелкие торгаши, запутавшиеся в долгах, пьянствующие и слоняющиеся без дела рабочие, уличные и деревенские бродяги, мужчины, подбираемые полицией, разгульные женщины... Одним словом все антисоциальные паразиты, среди сброда которых несколько фанатиков, в чьем поврежденном мозгу легко укоренилась модная теория; все остальные в гораздо большем числе – простые хищники, эксплуатирующие возводившийся порядок и усвоившие себе революционную догму только потому, что она обещает удовлетворить всем их прихотям.

Это написано историком задолго до октябрьского переворота в России, но как не разглядеть родную до боли картину НАШЕЙ революции и не узнать ее фанатиков-вождей с модной идеей в "поврежденном мозгу" и тех, кто принял революцию как догму для удовлетворения своих низменных страстей? От сталинского уголовного окружения до самых недавних, конца 90-х годов, поизмельчавших.

Как же осуществлялся террор во времена французской революции?

Да как и у нас, при помощи тех же самых комитетов общественной безопасности. Похоже? Они обладали самой произвольной и бесконтрольной властью над свободой и жизнью людей.

Главные лозунги террора такие: если мы добродетель (а мы, конечно, добродетель!), то каждый противник преступен и его надо уничтожать.

Прямо по М. Горькому!

Противник тот, кто думает не так, как мы. Ему-то мы и объявляем наш справедливый, наш народный, наш... террор.

Этот террор одержим идеей расправы над любым инакомыслием при помощи СТРАХА и УЖАСА.

TERREUR обозначает именно эти два понятия: страх и ужас, которые проявлены по отношению к своим врагам.

Слово родилось в далекие дни конца XVIII века, но как оно оказалось живуче в нашей, недавно необъятной, стране?

Вернемся к французам. А как организовывался у них террор?

Да при помощи революционных трибуналов и чрезвычайных... чуть было не сказал комиссий...

Это у нас чрезвычайные комиссии – ЧК, а у них, у французов, это были чрезвычайные суды. Но, думается, не лучше наших комиссий. Суды проходили без всяких там формальностей, без адвокатов и свидетелей, достаточно было "внутреннего убеждения судей". А убеждение их, как и наших, было однозначным – смерть. Вот только до ГУЛАГа они, кажется, тогда еще не додумались.

Но что приятно сближает их и наших вождей, это железная нетерпимость и злоба к противникам. Всяким противникам, конечно. Но особенно к политическим. Да и слово "комиссар" из тех же времен.

А уж мы с ним и вовсе сродни.

Приведем слова одного такого замечательного комиссара. "Знайте, молодцы, – обращался он к своей команде. – Вам можно будет все делать, все подучить, все переломать, всех заключить, всех судить, всех сослать, всех казнить..."

Нет, нет! Не подумайте, что это говорил Тухачевский при подавлении какого-нибудь восстания тамбовских крестьян или знаменитый матрос Железняк.

Так говорил еще наш французский революционный комиссар. Как замечательно похож он на своих большевистских потомков!

И вот результат всех названных действий, как отмечает история.

И ВСЕ ТОТЧАС ПРИШЛО В САМЫЙ ПРОЧНЫЙ ПОРЯДОК

И в сегодняшней, не самой лучшей, жизни мы тоскуем по "прочному порядку", но путь к нему очевиден. И хоть мы чуть позже начали, века на полтора, что ли, но более преуспели, их суды послали на казнь всего-то несколько десятков тысяч, а для нас это была чуть ли не дневная норма, наш общий счет далеко за миллионы!

В этом смысле НАШ террор, как и все остальное, был самым лучшим в мире.

Хочется отметить и такую, главную, пожалуй, особенность – и там, и здесь террор направлялся против людей обыкновенных. В основном, как пишут французы, против крестьян, солдат и мастеровых. Против кого направлялся наш террор, вы и сами помните.

Ну, а цель террора довольно точно сформулировал основоположник и родоначальник научного терроризма, великий вождь и учитель трудящихся всего мира товарищ Робеспьер. Он хотел "пересоздать человека" и "возродить человечество".

"Террор направлен против мерзости личного "я", цитируем основоположника.

Теперь до конца прояснены и понятны коренные задачи советской власти: убить в человеке человеческое, сделать его придатком государственной машины.

Большевики-ленинцы вслед за Робеспьером ставили перед собой цель создать человека новой формации, и, изничтожив во время своих кровавых опытов лучшую часть нации, они даже больше, чем французы, достигли своей цели.

Мы все без исключения кровные дети коммунистического террора, который "сокрушал все умы, давил на все сердца; он составил силу правительства, а она была такова, что многочисленные обитатели обширной территории как будто утратили все качества, отличающие человека от скотины. Казалось, что в них осталось лишь на столько жизни, сколько правительству было угодно им предоставить. Человеческое "я" не существовало более; индивидуум превратился в автомата..."

Но опять перепутали времена. Эта длинная цитата взята у участника первой французской революции, хотя звучит она так, будто мы с вами итожим сегодня плоды семидесятичетырехлетнего хозяйствования большевиков.

Как-то один японский бизнесмен заметил нашим соотечественникам: "Вы все время говорите на несколько тонов выше. Ваши диалоги начинаются с решительного "нет". У вас даже муж с женой в кафе разговаривают на повышенных тонах, без конца выясняя отношения. Мы не понимаем, когда вы воинственно и активно, напором, а не разумом пытаетесь утвердить истину..."

Это он говорил не о Верховной Раде; ее в скандальном таком виде, на уровне, скажем так, хамско-бытовом, как коммунальная кухня, тогда еще не было. Японец, следует понимать, имел в виду как раз наш, воспетый классиками соцреализма, "советский характер"...

Давайте заглянем себе в душу и признаемся, хоть это и страшно: пока мы такие, мы не сможем построить свободного общества, какие бы замечательные законы сегодня мы не принимали. Более того, принимая законы, мы все еще оглядываемся назад, ища там, а не впереди, спасение для себя.

Подготовил Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья