Номер 03 (1570), 10.02.2022

Мне не раз доводилось писать о Валерии Ободзинском, и эти статьи неизменно находили отклик. Три интересных письма предлагаю вниманию читателей.

О юных годах артиста рассказывает его одноклассница Людмила Ивановна РЕМЕЗОВА (Силаева):

"Что я помню о Валерии Ободзинском?

Школа № 80, ул. Островидова. В классах — одни девочки. Большой двор, посредине огромный каштан, который, вероятно, был посажен еще при основании Одессы. Мы — послевоенные школьники, плохо одеты, слабенькие. В городе голодно. Где-то в 1953 г. к нам в школу пришли учиться и мальчики.

Валера Ободзинский. Обычный мальчик, худенький, бледный, небольшого роста. Вначале был совсем незаметен. Когда стали взрослеть, стали больше общаться. Все было очень строго, но в школе бывали редкие концерты (утренники), попозже и вечера с танцами (что-то вроде сегодняшних дискотек). В это время и узнали, что Валера поет. Но он был бунтарем, школьные песни не пел. Любил итальянские песни. Пел красиво, с надрывом, характерным для итальянских певцов. За это его и назвали "Карузо".

О семье Валерия почти ничего не знаю. Его воспитывали тетя и дядя (с чьей стороны родные, не знаю). Что произошло с родителями, не могу сказать. Жил Валера напротив школы, возле консерватории им. Неждановой.

С возрастом все меняются, и Валера, когда повзрослел, резко изменился. Стал модничать, подражать Элвису Пресли. Взбитый кок, брюки-дудочки, туфли на высокой каучуковой подошве, красные носки, пиджак с большими плечами, особая походка. Был ироничен, в школе — непокладистый, но галантен с девочками. И очень раним. Короче — душа артиста пряталась под маской этакой внешней расхлябанности.

В то время мы, уже не дети, но еще и не очень взрослые, вечерами ходили, гуляли по Дерибасовской (по "Броду", по "Бродвею"). Это было модно, хотя для девочек и не очень прилично. Но мы с подругами рисковали, чтобы лишний раз послушать, как раскрепощается, когда поет, Валера. Он пел "на публику", то здесь, то там, то прямо на улице. Вокруг всегда собирались зеваки, особенно молодежь. Его за это уважали даже хулиганы, становились чище, что ли. Никто не смел при Валере обидеть девочку, сказать при ней плохое слово. И он пел для людей, для себя, просто так.

В школу Валера иногда приносил пластинки (где уж он их доставал, не знаю) с новыми, зажигательными ритмами — "рок-н-роллами". Но что вы! Этого было нельзя, на это был строгий запрет! Но молодое любопытство брало свое. Мы иногда собирались у кого-то дома, где был патефон. Ставили пластинку (иногда пленку на "костях", с записью) и слушали, пытались танцевать. Валера танцевал рок-н-ролл уже классно! Да и партнерша у него была под стать ему. Они летали перед нами, как два мотылька... Но, повторяю, все было очень строго. Была в то время (57-58 гг.) так называемая "легкая кавалерия". Что-то вроде народной комсомольской дружины. Ходят, слушают. Где услышат этот развратный рок, так и нагрянут, стыдят. А потом, на Дерибасовской угол К. Маркса, в "Окне сатиры" нарисуют тебя, вихляющего в танце, и фамилию напишут в школу, и слово "Позор!"... Мы были комсомольцами, примерными учениками и очень боялись этого позора, т. к. нас за танец могли исключить из комсомола и даже из школы. Этот танец, "рок-н-ролл", был капиталистическим, чуждым. И мы понимали это, но уже дули ветры перемен. И молодость брала свое.

Закончена школа. У всех — своя дорога, своя жизнь.

Встретились с Валерием мы уже совсем повзрослевшими, в самолете. Я — стюардесса на этом рейсе, он — с женой, серьезный молодой человек. Летели мы из Москвы в Одессу. Это был где-то 1964(6) год. Поговорили, он пригласил меня на свой концерт, который Валерий давал в Одессе. Я, наверное, обидела его, т. к. удивилась, что он уже известен, его передают часто в радиостанции "Юность" (так мне он сказал). А я, честно говоря, в своих жизненных заботах и пропустила это...

Потом еще одна встреча, последняя. Я уже живу с семьей в Москве. Валерий — знаменит вовсю, все распевают его песни. Я тоже с удовольствием слушаю своего сверстника: "Эти глаза напротив", "Восточная песня" и другие звучат по радио, на пластинках.

Но мне Валера запомнился больше таким, когда с юношеской пылкостью пел "Вернись в Сорренто", "Санта-Лючия", "О, соле миа", и даже арию Канио из оперы "Паяцы"...

Однажды я привела на концерт Валерия Ободзинского своих детей — дочь 14 лет и сына 8 лет. Дочь передала ему записку с просьбой исполнить песню и приветом, я подписалась своей девичьей фамилией. И Валерий пел тогда для нас, пел нежно и вдохновенно песню, которую передают нечасто: "Я у моря рожден"...

Знала, что его семья живет в доме у проспекта Мира (в Москве), там жили мои знакомые. Всякое говорили. Что ушел из семьи, не ночует, пьет... Потом, якобы, он встретил свою "Музу", женщину, которая сумела поднять его из небытия. Слава и хвала ей!

В середине девяностых годов Валерий снова появился на недолгое время (увидела по телевизору), записал несколько замечательных песен с изумительными текстами: "Встреча", "Синеокая бездна" и др. Но безжалостная, ранняя смерть оборвала его особенный, ни с кем не сравнимый нежный голос... Дома у меня есть кассета "Колдовские ночи". Я ставлю и пытаюсь не помнить его таким, каким увидела по телевизору в середине девяностых, а вспоминаю светловолосого, тоненького паренька с высоким лбом. Он поднимает руки и дарит нам, своим слушателям, свое обаяние и чистый, высокий голос".

О совместной работе рассказывает музыкант Павел ВАЙМАН.

По счастливому случаю мы узнали друг друга в возрасте 9-10 лет. 16-я станция Большого Фонтана. Пионерлагерь "Судпром", куда нас привели родители по "горящей" путевке. По своему мальчишескому любопытству я обратил внимание на своего сверстника, резко отличавшегося от всех нас, пионеров. Уже тогда Валера с наступлением темноты на пионерской площадке пел девчонкам и мальчишкам все знакомые песенки тех лет, что привлекло внимание всего лагеря. Да и сам я тоже был замечен на виду всего лагеря с педальной трубой, на которой учился играть, на тот период времени очень популярной. Выделяясь среди всех, не давал спать поутру пионерам, дудел зорьку, на пионерском горне — "подъем", "на зарядку становись".

Валера обо всем этом напомнил уже в зрелом возрасте, в купе вагона "Одесса — Москва", куда мы, четверо одесских музыкантов, ехали в сторону Костромы на работу в филармонию. Под музыкальным руководством Симона Кандыбы — sax-ten, соло-ритм гитара Валера Гольдберг, на трубе я, Павел Вайман, контрабас-певец Валерий Ободзинский. Бригада была под художественным руководством ведущего концерта Валерия Муратова, называлась "инструментальный ансамбль "Юность, мечта и песня"...

Немногие знают, что Ободзинский был потрясающим исполнителем еврейских песен на языке идиш. Вспоминаю выездной концерт в еврейское местечко — город Балта. Когда мы сели в холодный филармонический автобус, где зуб на зуб не попадал, я заставил всех улыбнуться, сказав, что мы едем на концерт в Прибалтику вокруг Балты.

В своей вокальной программе Ободзинский спел три еврейские песни. Первая песня на еврейском языке называлась "Оэр кранкер шнайдэр", что в переводе означает "Больной портной". Вторая песня — "Аз Ицык хоге хасэлте гегат", связана с еврейской свадьбой "Ицык женится". Валера завершал этими песнями концерт. Когда ведущий объявил конец концерта, вся публика подбежала к авансцене, что у молодых, что у старых евреев выступили слезы на глазах. Занавес уже не удалось закрыть, каждый из тех, кому удалось быть недалеко от Валерия, задавал ему вопросы, и один из них был задан по существу. Как сейчас помню, подошли муж с женой и кто-то из них сказал: "Валерочка, вы так здорово поете еврейские песни, но вы совершенно не похожи на еврея". Не растерявшись, с одесским юмором Валера ответил, улыбаясь: "Папа у меня — поляк, мама — украинка, а я — еврей". Что вызвало смех у всей толпы...

Еще одно воспоминание времени совместной работы с Ободзинским.

У Валеры был такой чемоданчик, в котором лежали коробок со спичками, пробка от "Советского шампанского", ну и всякое разное, что нужно для грима. Вот эту пробку от шампанского нужно было обжечь со всех сторон, и когда на ней появлялась сажа, Валера нагибал свою голову и я этой пробкой, что в саже, ему закрашивал лысинку, чтобы никто не заметил во время поклонов, что у него есть проблемы в центре макушки. "Лысенка", как он назвал ее, — площадка на радость молодым девчонкам.

Как-то Валера приехал на гастроли в Одессу с ВИА под управлением Игоря Петренко. Я зашел на сцену Русского театра, мы встретились с Валерой, крепко обнялись и, как ни в чем ни бывало, он попросил, как и в прошлые разы, тоже пробкой от шампанского замазать сажей ту же "Лысенку", но которая стала в объеме значительно больше прежней. И, как всегда в концерте Ободзинского, зал схвачен с первых минут...

Последняя встреча — его сольный концерт в Москве. Афиши по всему городу, никакой надежды попасть на этот концерт. Но я все же решил подойти к театру Эстрады, испытать счастье увидеть еще раз моего кумира. Мне удалось его вызвать. Валера, уже в легком гриме, в концертном костюме, при бабочке. Как всегда, обнялись при встрече. Валера сказал: "Паша, подожди", отлучился на пару минут, снова вышел и дал мне контрамарку на служебное место в первом ряду партера".

Коллекционер Виталий Белецкий прислал статью из своего архива.

Памяти своего одноклассника Людмила Ремезова посвятила стихи.

Подготовил Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья