Номер 11 (1157), 22.03.2013

В постсоветском театральном мире Давид Смелянский - имя звучное и личность примечательная. Достаточно сказать, что Мстислав Ростропович назвал его "Дягилевым наших дней" и считал, что Д. Смелянский "занимает в русском театре то место, которое занимал в американском театре продюсер Джозеф Папп - создатель знаменитых бродвейских мюзиклов и Нью-Йоркского Шекспировского фестиваля... Давид первым осуществил смелые театральные постановки по совершенно новым организованным принципам". Великий музыкант имел в виду то, что Давид Смелянский стал в русском театре нового времени практически первым продюсером в европейском понимании этой профессии. (Продюсер - специалист, который регулирует политику при выполнении какого-либо проекта.) А если учесть одесское происхождение Д. Смелянского, то совершенно очевидно, что наш корреспондент не мог не воспользоваться возможностью встретиться и побеседовать с ним.

Для справки. Смелянский Давид Яковлевич родился в 1947 г. в Одессе. После окончания средней школы поступил в техникум промышленной автоматики, но вскоре бросил учебу, ушел работать слесарем на завод, параллельно занимаясь в студии киноактера при Одесской киностудии. После службы поступил на факультет экономики Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Работал администратором в театрах Смоленска, Пензы, Ленинграда. В 1986 г. стал директором Театра миниатюр Аркадия Райкина. С 1992 г. спектаклем "Игроки-XXI" началась его продюсерская деятельность. Осуществил десятки проектов театральных и концертных постановок, провел множество фестивалей и гастролей. Заслуженный деятель искусств России, кандидат искусствоведения, профессор Российской академии театрального искусства - РАТИ (ГИТИС), генеральный продюсер Московского Театра мюзикла.

- Давид Яковлевич, а вы помните свой первый продюсерский опыт?

- Можно сказать, что случилось это еще в 1970 году, и виной стала холера в Одессе...

- Вот как!

- Да. Представьте, я окончил первый курс, собирался ехать домой, но оказалось, что в родном городе свирепствует холера, значит, мне домой не попасть, а кушать хочется. Предыдущее лето я провел, работая проводником, однако на этот раз устроиться туда же у меня не получилось. Но у моего знакомого родной брат был секретарем Братского райкома комсомола. В результате переписок и переговоров мы должны были приехать с концертами на Братскую ГЭС. И я начал собирать концертную бригаду. Во Дворце культуры Ленсовета в кружке пантомимы я нашёл картавого мальчика, который в нашей программе танцевал русский и украинский танцы, делал два пантомимических номера. И он мне как-то сказал: "А я буду выступать в Париже". Это был Слава Полунин. В моем московском офисе есть такие столбы, на которых расписываются разные люди, и Полунин мне написал: "Моему первому любимому директору".

- Так вот откуда у Полунина корни любви к Одессе! Но вернемся в город вашего детства. Каким он сейчас вспоминается?

- Бедная жизнь, очереди, в которых надо было стоять - то за хлебом, то за водой, то за керосином. Но и счастье, когда ты просыпаешься утром (а моя бабушка была сторонницей того, что надо рано утром встать и идти дышать воздухом) с ощущением огромного счастливого дня, который тебя ждет.

- А как конкретизировать детское счастье, кроме того, что солнышко светит, птички поют?

- Счастье - это когда всё тебя радует. Это завтрак папы с мамой в воскресенье, и хотя завтрак наш - селёдка с картошкой и нарезанный лук с уксусом и подсолнечным маслом, но ты не знаешь другой еды, потому думаешь, что именно эта - самая вкусная. Счастье - это знать, что после завтрака ты пойдёшь гулять с мальчишками, а во дворе - огромный палисадник, где растёт шелковица, а вечером выйдут дядя Сеня, дворник, и твой папа, которые играют в домино на пиво, а ты будешь на это смотреть. Счастье - это когда во дворе варится шелковичное варенье, а ты бегаешь, глядя, как со всех тазов снимают пенку. Счастье - это стоять у ворот и встречать бабушку, приходящую с Нового рынка. Ты ведь ещё не понимаешь, что все люди смертны, что мама и бабушка когда-то умрут...

Мы и на развалины бегали, а потом получали крепких люлей от папы и мамы. А в соседнем доме жил сапожник, который бежал из Армении от преследований, напротив дома была мастерская, где чинили примусы, и это был неведомый мир, где хотелось всё узнать.

- А школа чем запомнилась?

- В моей 58-й школе было одно счастье - Ольга Андреевна, педагог по русской литературе. Она вела театральный кружок, в который ходили мы с Мишей Левитиным (главный режиссер Московского театра "Эрмитаж", народный артист России - А. Г. ). Но я в этом кружке почти ничего не играл. Помню только спектакль "Моё счастье в горах", где я играл мальчика.

- Как же так: вы ходите в театральный кружок и ничего не играете?

- Я был очень стеснительный. Зато потом пел в детском хоре при Одесской консерватории. И нас, 10 мальчиков, брали в Оперный театр, чтобы мы участвовали в первом действии "Пиковой дамы". Это был мой первый сценический опыт. И мама с гордостью говорила во дворе: "Мой мальчик поёт в опере".

- А откуда вообще пошло увлечение театром?

- От мамы. Она хорошо пела, её даже без экзаменов хотели принять в консерваторию. Но папа сказал, что если у него жена будет певица, значит, у него не будет жены. С мамой мы ходили раз в месяц в оперетту.

- Это же были еще славные времена, когда Театром музкомедии руководили Гриншпун и Ошеровский...

- Да, это был расцвет театра. Водяной, Дембская, Дынов, чуть позже Крупник... Вот с этого начался для меня театр. А потом был ещё Русский театр, где играли Лиля Исааковна Бугова, молодой Юрий Горобец. А в студии киноактера с нами занимался Николай Николаевич Волков, который прославился исполнением роли Старика Хоттабыча. Запомнились его рассказы о творческой работе, его огромные добрые пальцы, вообще, ощущение того, что Волков - такой огромный добрый великан. Кстати, сейчас его внук играет в мюзикле, который я продюсирую.

- А кино какое вы любили?

- Я любил ходить в кинотеатр Горького (угол Греческой и Преображенской, сейчас там "Жарю-парю" - А. Г. ). Утром там можно было посмотреть фильм за 10 копеек. Мне давали рубль: на кино, на семечки, мороженое и прочее.

- Вы начинали учиться в техникуме промавтоматики. Как вы туда попали, почему бросили?

- А разве я могу выбирать, когда у меня была еврейская бабушка, которая считала, что у мальчика в руках должна быть профессия. В контексте этого был выбран именно техникум. Мне и преподаватели говорили: "Смелянский, вы учитесь в техникуме или в театральном кружке техникума?"

- Старые одесситы, вспоминая о своих детских походах в театр, все как один говорят об ощущении некоего волшебства. У вас было такое ощущение?

- Шорох кулис во мне вызывал восторг познания какого-то таинства, потому что это было окно в неведомый мир. Звук раздвигающегося занавеса был острым впечатлением. И потом конец спектакля и этот мир закрывается. Что тоже притягивает...

И, знаете, не исчезло это ощущение. Люблю ночной театр, когда опущена вся аппаратура и раздвинут занавес. Люблю вечерний театр, после спектакля, когда билетёрши накрывают кресла чехлами. Это магия закончившегося мира, колдовство.

- А какое волшебство может быть, если теперь вы знаете всю подноготную театра?

- Может, это высокопарный стиль, но театром же занимаются странные люди, не вполне со здоровой психикой, так что я скажу вот что: я не стал бы продюсером, если бы не было веры в то, что в театре существует волшебство. А оно в театре есть.

И ты - тоже сказочник, потому что продюсер придумывает идею, он всех должен заставить поверить в неё, соединить тех, кто играет, и тех, кто смотрит.

- Что в вас лично изменил театр?

- Тут нельзя говорить, что только театр. Театр и жизнь, которой я живу параллельно с театром.

- Жизнь параллельна театру?

- Да. Но есть такая закрытая территория под названием Дом. И моя жена, и моя дочь - они моя сильная опора. Не будь моей жены, я бы наделал много ошибок. Я хотел эмигрировать, но жена не давала, я хотел менять профессию, но жена всё время говорила: "Ты можешь". Было ощущение, что ты стоишь на обочине, а жизнь бежит мимо тебя, все убежали, а ты сошёл с дистанции. Поэтому надо было поверить в себя, а театр не мог этого дать. Более того, для меня стационарный театр в какой-то момент стал бессмысленным своей коммунальной кухней. Я ведь прошёл довольно жесткую школу в Смоленске, в Пензе. Но я признателен за нее, ведь привык к бесконечным гастролям по провинциям, бесконечным премьерам, к общежитию, к нищете. Вот такая история.

- Что в вас одесского осталось?

- Чем старше становлюсь, тем мне всё больше не хватает мамы. Всё больше в воспоминаниях возвращаюсь к ней. Был период, когда Одесса была мне не очень нужна, а теперь мое участие на фестивале "Встречи в Одессе" - это моё возвращение в родной город, моя дань ему.

Беседу вел
Александр ГАЛЯС.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья