Номер 46 (1241), 28.11.2014

Слово "интернат" - в пугающем его значении - вошло в мою жизнь с первого класса. У подруги-одноклассницы родители "куда-то делись", и бабушке-пенсионерке предлагали отдать ее и младшую сестру в интернат. Но бабушка, при всей бедности, категорически отказалась. Помогали мы этой семье всем классом, но очень деликатно...

Когда я впервые пошла в турпоход в Карпаты, в нашей группе были несколько сирот, но об этом говорили шепотом, чтобы их не обидеть. Сироты были "домашние", воспитывал их кто-то из родственников...

КАМЕНЬ НА СЕРДЦЕ И В ПОЛЕ

Когда училась в университете, возникла тема детского дома. Не исключено, что под влиянием "Комсомольской правды" (КП), где тогда широко освещались проекты, которые сегодня мы называем социальными. Летом работала с детьми в лесных лагерях и лагерях Малой академии наук. До сих пор в моем гардеробчике хранится кофта с эмблемой КП и названиями проектов на рукаве - "Защита планеты", "Кругосветка", "Саманта", "Детский дом", "Чук и Гек" и другие. Потому, когда заканчивали вуз, мы с подругой Марией были твердо уверены, что идем работать в детский дом. И даже получили туда назначение. И тут произошло первое столкновение с реальностью. Мягко говоря, нам совершенно конкретно нахамили, дали понять, что "мы - никто, и звать нас никак", причем сделала это сама директор интерната. Воспитанные независимыми, мы решили не начинать с конфликта, а, взвесив все "за" и "против", отправились в районный отдел образования и изложили ситуацию местному инспектору. Видимо, женщина поняла, что мы и система не подходим друг другу, и нам сразу дали открепление, хотя получить таковое в те времена было непросто...

Но уже в первые годы работы в школе тема детдомов и интернатов возникает снова. В рамках все тех же проектов "Комсомольской правды" я побывала не менее чем в 30 детских домах Советского Союза - от Свердловской области до Подмосковья. "Трудных" детей и подростков или тех, кто попал в особо сложную ситуацию, мы старались забрать в летние лагеря. Многое увидела своими глазами. Учреждения эти были весьма закрытые, в некоторых из них администрация делала все, чтобы не пустить нас, не дать общаться с детьми и персоналом. Нередко информацию приходилось добывать украдкой - через нянечек, завхозов, о многом догадываться, обращая внимание на мелочи.

Хорошо запомнила Нижний Тагил. Образцово-показательный детский городок имени Коминтерна. В кабинете директора - шикарный видеомагнитофон, акустическая система, мебель, а дети, как заморскую диковинку, воспринимали простой бактерицидный пластырь. Вся моя аптечка тогда разошлась на сувениры, причем подсовываемые ручки были все в порезах, шрамах, расчесах и т. д.

Примерно через полтора месяца я снова приехала туда - забирать детей в экспедицию. Заранее предупредила руководство, что уже куплены билеты на самолет, что за все платит Детский фонд, что мальчики едут практически на все лето. Но директора не было на месте (сознательно, как мы потом узнали), кастелянша отказалась выдавать без начальства детям в дорогу даже трусы-носки, и я так и забрала их - в мятых шортиках и несвежих футболках. За ворота ребята вышли испуганные и молчаливые, но метров через 300 вдруг оглянулись, улыбнулись и, не сговариваясь, заорали "Урааа!" Некоторые из этой пятерки потом станут одними из первых жителей городка для приемных семей на Рязанщине. Там был запланирован уникальный Детский городок, вернее, Центр восстановления и развития личности (ЦВИРЛ), но, к сожалению, ситуация изменилась, и о планах напоминает только большой камень с надписью "Здесь будет построен...". Впрочем, может, уже и камня того нет...

НЕ ПРОПАДЕТ НАШ ОБЩИЙ ТРУД

В результате неформального общения и совместной лесной жизни мы становились специалистами по работе с самыми разными детьми; были среди наших воспитанников и детишки с диагнозами "умственная осталость" и ЗПР (задержка психологического развития), были травмированные в результате побоев (деформированные спины и конечности), были и жертвы сексуального насилия. Лидер детской экспедиции "Тропа" Юрий Устинов учил нас визуально распознавать травмы головы, перенесенные сотрясения мозга и прочие признаки ненормального отношения взрослых к детям. Что касается правозащиты, тогда только-только подбирались к этой теме, и мы были посредниками, когда юристы, медики, а чаще всего журналисты выуживали у детей детали их непростых биографий...

Вот так мы оказались готовыми к тому, что в конце 1980-х сложных ситуаций с детьми уже в нашей родной Одессе становилось все больше, а система понемногу начала "сыпаться", особенно, когда были закрыты детские комнаты милиции. Но "свято место пусто не бывает", и фактически нам пришлось взять на себя некоторые функции, которые должно было выполнять государство. Так возник первый в Украине общественный приют для детей, созданный в 1989 году группой друзей-педагогов. Конкретным поводом стала история двух братьев, наших учеников, у которых пожар унес семью и кров. И вот у нас в "детском клубе по месту жительства" (таким было официальное название) уже живут не только братья-погорельцы, но и мальчик, за которым пьяный отец гнался с топором, и юноша из "хорошей семьи", всерьез поссорившийся с мамой, и даже приведенный милиционером мальчик. К слову, тот милиционер оказался сам воспитанником интерната, потом не раз забегал с гостинцами и поговорить...

Что касается системы в то время - вот еще несколько штрихов. Наши братья-погорельцы продолжали учиться в школе "с усиленным изучением английского языка", но их почему-то решили определить в сельский интернат для умственно отсталых. Хорошо, что нас поддержал классный руководитель мальчиков, молодой педагог-мужчина, и детей в селе не оставили. На следующую версию госслужбам понадобилось несколько месяцев, которые, к счастью, выпали на лето. За эти месяцы мальчишки научились и костры разжигать, и еду готовить, и грузы по горным тропам носить, и мокнуть под субтропическим дождем, участвовали в реставрации монастыря и даже подружились со слепоглухой ученой Натальей Крылатовой, причем общались с ней при помощи дактиля (это форма жестовой речи, где каждая буква передается особым расположением пальцев).

Ясное дело, когда они попали уже в одесский интернат, за ними потянулись ровесники. И вот уже у нас нет другого выхода, как на выходные делать клуб для воспитанников интернатов из "остаточных семей" (тех, кто уезжал в субботу обычно к дядям-тетям-бабушкам). До сих пор помню, как радовались ребятишки простым макаронам с кусочком колбасы, зато в компании друзей. Пригодились наши коврики и спальные мешки, завели электроплитку, скинулись на холодильник, раздобыли двухэтажные летние кроватки, прикупили белье.

Но дружба с интернатом была недолгой. Вскоре мальчики рассказали, что их вызвали к директору (не всех, кто у нас бывал, а так сказать, активистов), зачем-то раздели до трусов, хотя было совсем не жарко, и начали втолковывать, что "они вас все равно бросят". А нам, то есть, группе педагогов и инженеров, которые все делали "на свои", и у кого, кроме как московской печати на проекте, никакого официоза не было, руководство интерната по-прежнему улыбалось при встрече и ссылалось на "временные трудности", отсутствие каких-то бумаг и т. п. В результате у нас остались всего семь воспитанников, которые попросту отказались ездить в интернат на учебу.

Вся эта история тянет на отдельную книжку. Упомяну лишь, что один из тех первых братьев регулярно бывает у меня в гостях вместе со своими двумя сыновьями, которым сегодня 14 и 12 лет. Другой прекрасно устроен: семья, машина, дом, работа. Об остальных знаем понаслышке, но "пропащих" среди них нет, все нашли свое место в жизни.

Одна из причин нашего педагогического успеха (а беру на себя смелость считать именно так) - в том, что, следуя традициям Антона Макаренко, мы во главу угла ставили ТРУД. В туристических походах, летних лагерях с самых первых часов мы давали понять нашим воспитанникам, что никто обслуживать их не будет. Раздобыть дрова, разжечь костер, приготовить пищу, убрать за собой и т. п. - работа, которую надо выполнять в команде, от которой никто не даст отлынивать. Ребята это очень быстро понимали, и даже после многочасовых переходов, когда усталость, что называется, валила с ног, выполняли свои функции. Так вырабатывалось умение обслуживать себя, адаптироваться к жизни, находить свое место в коллективе, иными словами, ребята в наших малых группах получали навыки, необходимые для полноценной жизни в обществе, то, что на языке науки называется "социализацией". И чего так не хватает большинству воспитанников детдомов и интернатов.

У "НЕСВОБОДЫ" БУДУЩЕГО НЕТ

К сожалению, за прошедшие четверть века в этом отношении изменилось не слишком много. Что подтверждают жесткие данные, приводимые украинской Википедией. "Ежегодно интернатные заведения выпускают около 1,5 тыс. детей. Однако... созданная система воспитательной работы не способна сформировать у детей жизненно необходимых навыков для самостоятельной жизни. Почти 20 % выпускников не могут устроиться на работу или продолжить обучение и получить определенную профессию, для 41 % отсутствует перспектива решения жилищных проблем, почти 20 % бывших воспитанников привлекается к уголовной ответственности"...

Но я сужу об этом не только по цифрам, а исходя из собственного опыта, поскольку являюсь Сертифицированным тренером ООН (ЮНИСЕФ) по правам ребенка и независимым монитором Национального превентивного механизма (НПМ). Чтобы было понятно, что это такое, напомню, что 5 января 1998 г. вступил в силу Закон Украины "Об Уполномоченном Верховной Рады Украины по правам человека". 14 апреля того же года Верховная Рада Украины избрала первого Уполномоченного по правам человека (Омбудсмен). 21 июля 2006 года Украина ратифицировала Факультативный протокол к Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, тем самым обязуясь создать национальный превентивный механизм (НПМ) - независимый орган, направленный на мониторинг "мест несвободы". 2 октября 2012 года за Омбудсменом закрепили функции НПМ. Согласно Закону создано отдельное подразделение в Секретариате Уполномоченного - Департамент по вопросам реализации НПМ в Украине.

Какое это имеет отношение к теме детских домов и интернатов? Самое прямое, ибо, согласно определению, "местом несвободы" признается место "вынужденного пребывания" или такое, куда человек (ребенок) помещен "по решению или с ведома государственного органа", которое он не может покинуть по собственному желанию (физически или без последствий). В Украине в таких "местах несвободы" содержатся, по последним данным, до 100 тысяч детей в возрасте до 18 лет - целый город "несвободных детей".

НПМ - это обычная мировая практика прозрачности и открытости для общества таких заведений. В Украине эта традиция только формируется, но стать независимым монитором и у нас может практически любой желающий, разделяющий идеи Факультативного протокола, после соответствующей подготовки (независимо от основной профессии, образования, вероисповедания и возраста). НПМ ни в коем случае не является карающим органом, как по-прежнему считают многие, в том числе руководство детских учреждений. А чтобы не было вопросов и разночтений, у нас утверждены, как и во всем мире, минимальные стандарты содержания, в данном случае детей, в "местах несвободы". Они касаются прежде всего условий размещения, питания, медицинского обслуживания, досуга, но также рассматриваются вопросы условий труда персонала.

По сути, сам превентивный механизм и визиты независимых мониторов призваны улучшить условия всех участников процесса, привести к системным изменениям. И я рада, что и в нашей стране проводится Гражданская кампания "Открываем двери детям". Правда, я бы добавила, что детям следует открывать не только двери, но и сердца. Но об этом будем говорить отдельно.

Раиса КРАЕВА.

Полоса подготовлена в рамках Гражданской кампании
"Открываем двери детям".

www.openingdoors.org.ua

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья