Номер 35 (1524), 29.10.2020

Михаил РЫБАК. Записки фоторепортера

Четвертый съезд Верховного Совета СССР заседал в Кремлевском дворце в декабре 1990 года. Мне очень хотелось на нем поработать. И не только потому, что была представлена солидная делегация от Одесской области, но главным образом по той причине, что в том депутатском корпусе было много интересных людей, вокруг которых ходили легенды, а уж страсти разгорались на каждом заседании. Это впервые в многолетней жизни страны были депутаты, избранные на альтернативных выборах, а не назначенные сверху, как практиковалось прежде. Однако мало приехать в Москву. Чтобы попасть хотя бы на территорию Кремля в дни работы съезда, нужна аккредитация, которую журналисты центральных газет оформляли по всем инстанциям за несколько месяцев до открытия съезда. На что было рассчитывать мне, журналисту из одесской городской газеты, собравшемуся в Москву, когда большой форум депутатов Верховного Совета был в разгаре?

Однако помогло убеждение в том, что при большом желании нет безвыходных положений. Помог одесский депутат, ректор госуниверситета Игорь Петрович Зелинский, который оказался в составе секретариата съезда и получил на мою аккредитацию письменное "добро" от самого Анатолия Лукьянова.

Гостиница "Москва", где жили депутаты, была окружена барьерами, подойти к ним было невозможно из-за милицейских постов, которые "подстраховывали" прогуливающиеся парни в одинаковой штатской одежде. Картонка-пропуск, переданная мне через коллегу-фотожурналиста от Игоря Петровича, оказалась магической. И хотя на каждом шагу вместе с картонкой приходилось предъявлять и паспорт, я беспрепятственно проходил сквозь посты. Увидев, что меня направили для размещения в гостиницу "Россия" (там же располагался пресс-центр) и что я нагружен репортерской сумкой и чемоданом (прибыл я туда прямо с поезда), парень в штатском тут же распорядился подать один из автомобилей с табличкой "Обслуживание съезда" и даже открыл передо мной дверцу. Вот что такое бумажка! В пресс-центре мою фамилию ввели в компьютер (тогда он был у нас диковинкой), выдали наряд на поселение в такой-то комнате, а также 4 пропуска на проход во Дворец съездов — каждый с обозначенной датой. Но это была лишь "малая" аккредитация, полученная в короткий срок и без детальной проверки. Она вполне устраивала, ибо давала право на посещение Дворца, но без права входа в зал заседаний. То есть я имел возможность общаться с депутатами, фотографировать во время перерывов, присутствовать на пресс-конференциях. Однако и этот барьер я надеялся преодолеть. У входа во Дворец, выпотрошив до дна репортерскую сумку и убедившись в том, что, кроме фотоаппаратов, объективов, фотопленки и блокнотов, там ничего нет, человек в штатском вежливо произнес: "Проходите". За порогом осталась морозная московская зима; оставив верхнюю одежду в гардеробе, я почувствовал себя уютно. В фойе повстречал многих московских коллег из центральных изданий, а они-то уж знают всех и вся, и каждый готов мне помочь. Узнав о моей проблеме, один из коллег-друзей представил меня приятному человеку средних лет, стоящему в сторонке от людской массы, заполнившей фойе, словно он ни к чему не причастен. Он оказался полковником Медведевым, возможно тем самым, который впоследствии стал начальником личной охраны Горбачева. А тогда он возглавлял охрану съезда, и от него зависело многое. Полковник весьма любезно воспринял меня как одесского фотожурналиста, подвел к служебному входу в зал и дал команду совсем юному и очень серьезному парню в синем костюме (неужели только такого цвета одежда есть на складе?) пропустить меня внутрь. Затем последовал короткий инструктаж: "Аппаратуру вешайте на шею, объективы, кассеты, блокноты — по карманам, сумку — в тот угол". В "том углу" уже лежало десятка два кофров фоторепортеров, телеоператоров. Перед входом в зал мой благотворитель тихо произнес: "В зал входите без шума, ближе десятого ряда не подходить, чтобы не мешать работе съезда. Телевик есть? Вот и снимайте на здоровье".

Так повторялось все четыре дня, и я с жадностью фотографировал людей, которые в то время делали историю страны и которых больше никогда не увижу. Во время заседаний, в перерывах, на всевозможных встречах, пресс-конференциях отснял 34 пленки. Кто мог тогда предполагать, что это последний съезд Советов, что уже через год не будет не только подобного форума, но и огромной страны СССР?

Однако по усвоенному годами правилу фоторепортера я не жалел пленки, не пропускал ни одной знаменитой личности, ни одного интервью или другого события. Перед началом каждого заседания, когда депутаты уже заняли места в зале, а члены правительства (президиума) — на сцене, оставалось свободным одно кресло — справа от Горбачева. Спустя несколько минут при полной тишине из-за кулис выходил Ельцин, демонстративно отодвигал кресло на десяток сантиметров от Михаила Сергеевича и усаживался. Тогда и начиналось заседание. В один из дней во время выступления, подтверждая слова решительными жестами, заявил об отставке Эдуард Шеварднадзе. Для депутатов это было неожиданностью, в президиуме — никакой реакции. Был момент, когда в президиум поднялся с какими-то документами секретариата Игорь Зелинский. Он оказался за спиной сразу трех президентов — тогдашнего и единственного президента СССР Горбачева, будущих президентов Ельцина и Акаева. Жаловаться на безделье, отсутствие ситуаций нашему брату на съезде не приходилось. А мне, имеющему допуск всего на 4 дня, — тем более. То вылавливал популярных в то время юристов Гдляна с Ивановым, то вторгался с фотоаппаратом в группу Собчака, то протискивался в фойе к тому месту, где журналисты плотным кольцом окружили Святослава Федорова, а он, отказавшись от переводчиков, отвечал на вопросы то на русском, то на английском, то на немецком, испанском.

В какой-то перерыв все из президиума ушли за кулисы. Ельцин продолжал что-то писать, затем поднялся и направился в почти пустой зал. Несколько депутатов двинулись ему навстречу по проходу между креслами. Не прекращая съемку, пошел в ту сторону и я. Будущий президент России (кто мог тогда думать об этом?) уверенно шагал по проходу, раздавая автографы и рукопожатия. А так как я уже остановился на его пути, то и мне он пожал руку, глянул с улыбкой (был будущий президент в добром настроении) на мое снаряжение и спросил:

— Откуда фоторепортер? (Хорошая, видно, память у Бориса Николаевича, коль увидел, что я здесь новичок.)

— Из Одессы, — отвечаю.

— Ах, Одесса, Одесса, хороший город, да жаль, что не Российской Федерации, — пошутил Ельцин и, развернувшись, медленно двинулся к выходу, а в фойе его уже встречали, мчались навстречу, выставив вперед микрофоны, видеокамеры тележурналисты.

Массу времени потратил на поиски премьера Рыжкова, а увидеть Горбачева с близкого расстояния и думать не мог, ибо он то в президиуме, то уходил за кулисы. В какой-то момент убедился, что никогда нельзя терять надежды. Счастливый миг случился неожиданно и просто, как все необычное. Перед очередным перерывом вдруг Михаил Сергеевич спустился со сцены в зал, и, надо же, именно туда, где находился я. Вмиг откуда-то хлынула толпа, окружила президента СССР плотной стеной. Мне оставалось вскарабкаться на спинку кресла. Нежно раздвигая затылки депутатов, нашел щель для объектива, но едва успел сделать несколько снимков, как сзади меня дернули за полу пиджака. Обернулся — двое в штатском. Но на пленке уже были желанные кадры, и я с легким сердцем покинул свою позицию.

Заканчивался большой перерыв еще одного дня работы ПОСЛЕДНЕГО СЪЕЗДА СОВЕТОВ.

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья