Номер 38 (1085), 7.10.2011

Давно было сказано, что все жанры хороши, кроме скучных.

В семи спектаклях, показанных на VI Международном театральном фестивале "Встречи в Одессе", жанры варьировались в широком диапазоне. Леденящая душу комедия Шекспира "Шейлок" в постановке московского театра "ET CETERA", и не менее леденящая душу трагедия "Меня убить хотели эти суки" (сценическая версия романа Юрия Домбровского "Факультет ненужных вещей"), поставленная в московском театре "Эрмитаж". Формально комедия, а по сути - психологическая драма "Чайка" А. Чехова, представленная Одесским академическим русским драматическим театром. Два забавных водевиля: "Красотка и семья" Сомерсета Моэма (московский театр "Сфера") и "Квадратура круга" Валентина Катаева (Казанский академический большой драматический театр им. В. И. Качалова). Одна - пьеса-шутка, пьеса-притча "Шесть блюд из одной курицы" Ганны Слуцки - ее привез знаменитый Петербургский театр им. Комиссаржевской. И седьмой спектакль, жанр которого я не берусь определить, но могу только отметить, что спектакль был настолько беспомощным и скучным, что о нем и вспоминать не хочется. Речь о спектакле по пьесе Елены Греминой "Глаза дня" Харьковского государственного академического русского драматического театра им. А. С. Пушкина. Поясню только, что "Глаза дня" - это перевод на русский язык имени Мата Хари. Так что остается только недоумевать, как можно было о легендарной женщине, знаменитой танцовщице и шпионке, работающей на два государства, создать столь тягостный спектакль.

Начнем со спектаклей, на которых, как писал поэт Заболоцкий, "душа обязана трудиться".

Спектакль "Шейлок" по комедии Шекспира "Венецианский купец" в московском театре "Et Cetera" поставил один из признанных интерпретаторов Шекспира - грузинский режиссер Роберт Стуруа. Поставил, сценографически смешав реалии XVI и XXI веков. Потому что человеческая непримиримость во всех ее проявлениях - расовых, религиозных, социальных, - к сожалению, остается больным вопросом и сегодня.

Конец XVI века. Венеция. Благородный венецианский купец Антонио занимает у еврея-ростовщика Шейлока большую сумму денег для своего друга Бассанио, собирающегося посвататься к прекрасной и богатой Порции. Условия сделки - дикие. В случае просрочки платежа Антонио должен отдать Шейлоку фунт собственного мяса. Разорившийся Антонио не может вернуть долг, и Шейлок требует выполнения договора. Начинается суд. На чьей же стороне симпатии режиссера? На стороне Антонио, над которым нависла страшная угроза? Или на стороне Шейлока, который мстит Антонио за все оскорбления, унижения, которым он подвергается как еврей? Чтобы это понять, нужно в первую очередь разобраться, что имел в виду Стуруа, выбирая название спектакля? И Антонио, и Шейлок - венецианские купцы. Название пьесы "Венецианский купец" уравнивало значимость обоих. Вынеся в заголовок имя Шейлока, режиссер делает его главным героем спектакля. Но героем-злодеем или героем-жертвой времени, нравов, предрассудков?

В спектакле театра "Et Cetera" роль Шейлока исполняет народный артист России Александр Калягин. Исполняет мощно, убедительно.

Его Шейлок возбуждает не только страх, отвращение, ужас. Он возбуждает и жалость. Неоднозначность этой фигуры - ключ к пониманию того, почему Стуруа остановился на названии спектакля "Шейлок". Шейлок ему интересней благородного, хотя и не лишенного предрассудков своего времени (ох, если бы только того времени!), но пресного Антонио (нар. арт. России В. Вержбицкий).

Думается, что я выскажу не только свое мнение, посетовав на то, что от сочетания Шекспир-Стуруа-Калягин-Канчели (Гия Канчели - композитор, написавший замечательную музыку к спектаклю) ожидали большего. Возможно, спектакль, поставленный одиннадцать лет назад, устал. К тому же он как-то странно распадается на два спектакля: один - история вражды Шейлока и Антонио, другой - история замужества Порции, которая, как в сказке, могла по завещанию отца выйти замуж только за того, кто выберет из трех шкатулок ту, в которой хранится ее портрет. Впечатление, что в спектакле использованы две разные пьесы. А вместе с тем история сватовства к Порции тесно связана с противостоянием мировоззрений Шейлока и Антонио. То, что Бассанио, в отличие от других женихов Порции, выбрал не золотую, не серебряную, а свинцовую шкатулку, делает его антиподом Шейлока, который бы наверняка отдал предпочтение золоту.

Словом, зрители расходились несколько разочарованные, утешая себя тем, что они увидели замечательную работу Калягина.

Спектакль "Меня убить хотели эти суки" поставил народный артист РФ Михаил Левитин. Он же автор сценической версии романа Домбровского. Впечатление от спектакля начинается с впечатлений от сценографии.

Вся сцена до колосников, включая портал, забрана, как в броню, гладкими металлическими листами. Только в самом верху на металле заусеницы, как на терке. И совсем высоко - светящаяся голубая волнистая полоса - так дети изображают море.

Сценография страшная, давящая. Эти металлические стены - тюрьма, в которую брошен молодой ученый Зыбин - хранитель древностей в археологическом музее Алма-Аты (актер Станислав Сухарев). Зыбину предстоит провести в тюрьме месяц в нечеловеческих условиях (карцер, избиения, да еще специальные люди, так называемые "будильники", не дают уснуть, устраивая пытку сном). Следователь Нейман, стремясь из карьерных соображений создать на периферии громкое дело, требует от Зыбина признательных показаний. В чем? Зыбину предоставляется право самому придумать, в чем. Абсурд? Но на дворе год 1946- 1947, и это абсурд того страшного времени. Абсурд, в котором трижды оказывался сам писатель Юрий Домбровский.

Сценография, созданная народным художником Сергеем Бахриным, вообще символична, она вызывает множество ассоциаций. Лично у меня металлические стены вызвали в памяти ряд стихов и песен советского времени, где звучит слово сталь. "Стальные руки- крылья", "сверкая блеском стали" и т. д. Сталь - Сталин... И терка, перетирающая людские судьбы.

Есть в сценографии Бахрина и элементы иллюстрации, такие, как, скажем, указание на место действия. Две горы яблок на сцене свидетельство того, что действие происходит в городе, название которого переводится, как "отец яблок" - "Алма-Ата". И есть еще две большие кучи земли с воткнутыми в них лопатами. Одна - это мнимый, другая - подлинный курган, где было найдено злополучное золото, из-за которого закрутилась-завертелась вся история. Впрочем, кроме прямой иллюстрации, и яблоки, и земляные кучи тоже вызывают множество ассоциаций. У каждого - свои.

Михаил Левитин, создавая свою сценическую версию, отбросил ряд интересных персонажей и линий романа (не останавливаясь на подробностях, замечу, именно из-за них роман Домбровского многие сравнивают с булгаковским "Мастером и Маргаритой"), и оставил только то, что виделось ему в сценическом воплощении - историю ареста Зыбина.

Итак, молодой ученый в тюрьме. Тупой жестокости он может противопоставить только интеллект. Спасает Зыбина счастливая случайность: за его любимой женщиной Линой (Ирина Качуро) летом на море начал ухаживать и даже сделал ей предложение следователь прокуратуры СССР Роман Львович Штерн, двоюродный (или сводный) брат Неймана. Это оказывается тем козырем, который выкладывает Лина, придя хлопотать за Зыбина. Не буду дальше пересказывать ни пьесу, ни тем более роман.

Хочу остановиться на трех моментах.

Первый. В спектакле девять основных персонажей: те, кто уже был назван, и тюремщики-следователи разного ранга и разных характеров. Так вот, последние выглядят не просто шаржированно (как, например, персонажи в спектакле "Квадратура круга"), а гротесково. И гротеск этот злой и беспощадный. Это внешний рисунок их звериной внутренней сущности. Впрочем, если смотреть на всю эту историю глазами самого Зыбина, то он их такими и видит, потому что для него они не укладываются в рамки нормальных людей.

Второе. Провинциального рядового следователя Неймана и столичного, высокопоставленного Штерна (к тому же успешного писателя, жуира и сибарита) играет один актер - народный артист РФ Михаил Филиппов. Сказать, играет потрясающе, ничего не сказать. Для каждого из братьев он находит свои краски. Это может быть крошечная черточка, почти незаметный жест. Например, всегда согнутая, робко прижатая к туловищу рука Неймана, говорит о нем, как о человеке не уверенном в завтрашнем дне - он ведь знает ситуацию в стране, знает, что и его "контора" не гарантирует от репрессий.

Третий. Отбирая материал для сценической версии и находясь при этом в жестком цейтноте (спектакль и так идет 4 часа с одним антрактом), Михаил Левитин включил в спектакль сцены из пьесы "Очная ставка", написанной якобы Штерном. И мы видим Штерна, с удовольствием следящего за действием в ЕГО пьесе. Но важнее другое. Этот спектакль в спектакле - еще одна Правда о том времени. Правда о Лжи, которой нас кормили со сцены и экрана.

Думается, что далеко не все зрители читали этот великий (не побоюсь этого слова), во многом автобиографичный роман Юрия Домбровского. Не все смогли поставить знак равенства между Романом Львовичем Штерном и его реальным прототипом - известным советским писателем и сценаристом, следователем по особо важным делам прокуратуры СССР Львом Романовичем Шейниным (пьеса "Очная ставка" принадлежит перу Шейнина). Немногим в зале, возможно, знакомы такие фамилии, как Пуришкевич и Каракозов, упоминаемые в диалогах в спектакле. Боюсь, что далеко не все узнали мелодию песни "Сулико", на мотив которой парочка тюремщиков распевала свои куплеты, а тем более не имеют понятия, что это была любимая песня Вождя Всех Народов. Вначале меня это как-то смущало, а потом я поняла: и Бог с ним, что не знают. Главное, чтобы узнали правду о том времени и ужаснулись.

Спектакль Одесского академического русского драматического театра - пьеса А. Чехова "Чайка" - ровесник фестиваля. Ему шесть лет. Но усталости в нем не чувствуется. Скорее всего, потому, что в спектакле четыре ввода. А каждый новый артист вносит в спектакль свежую струю.

С моей точки зрения, "Чайка" - лучшая работа режиссера Алексея Литвина в нашем театре. Точно расставлены акценты в непростых взаимоотношениях героев. Найдено множество деталей (даже с некоторым перебором), создающих контрапункт спектакля. Все чеховские "ружья" стреляют. Превосходны, убедительны яркие актерские работы Олега Школьника (Сорин), Юлии Скарги (Маша), Наталии Дубровской (Полина Андреевна), Николая Величко (Шинкарев).

Потрясает финал. Появление Нины Заречной (Анастасия Швец) - опустившейся, нетрезвой, отчаявшейся (еще одна хорошая актерская работа) убеждает Треплева (Сергей Поляков) в том, что та Нина, в которую он был влюблен, - мертва. Чайка погибла. Треплев в отчаянии: и мать не понимает ни его, ни его творчества, и вообще никто никого по-настоящему не любит и не понимает, и он хотел вдохнуть жизнь в театр, а оказалось, что сама жизнь - это театр, в котором заигрались окружающие его люди. Треплев стреляется. По пьесе Чехова, о том, что Треплев покончил собой, мы узнаем от доктора Дорна (Анатолий Антонюк). В спектакле Литвина - Дорн отдергивает штору, за которой зритель видит сидящего за письменным столом мертвого Треплева с терновым венцом на голове (тем венцом, в котором в его пьесе свой монолог произносила Нина)... У зрителей - мороз по коже.

Сергей Поляков в роли Треплева - это обнаженный нерв.

В спектакле есть две поразительные по решению и актерскому исполнению сцены. Эпизод, в котором Аркадина (Лариса Коршунова) меняет на голове раненого сына повязку и на какое-то время перестает быть актрисой, а становится просто матерью. И сцена, когда Аркадина убеждает Тригорина (Юрий Невгамонный) не бросать ее. Здесь все наоборот. Любящая (или не желающая расстаться с любовником) женщина использует весь свой актерский талант. Потому что их отношения с Тригориным - это устоявшаяся игра, которая ему понятнее и удобнее искренних чувств.

У Марины Рачек в повести "Через не могу" до мозга костей прагматичная пожилая героиня произносит такой приговор чеховским персонажам: "Не люблю пьесы Чехова. И ноют, и ноют... И чего ноют? Все, слава Богу, живы-здоровы, одеты-обуты... Войны нет, все хорошо!".

А и впрямь. Почему герои пьес Чехова рефлексируют, мучаются, мечутся, не слышат, не понимают друг друга, а порой и самих себя? Почему? Что за время такое? А время это предгрозовое, когда возникает ощущение какого-то порога, за которым все будет не так, как вчера. Отсюда и рефлексии.

(Окончание следует.)

Елена КОЛТУНОВА.

На фото:

- Александр Калягин - Шейлок;

- сцены из спектакля "Меня убить хотели эти суки".

Версия для печати

Предыдущая статья

Следующая статья