К оглавлению

Письмо четвертое

(Продолжение. Начало в NN 45-46)

...Пришла к нам весна, но нет мира в нашем городе. Французы объявили Одессу на осадном положении.

С продуктами очень скверно. В окресностях города идут бои; крестьяне не везут плодов своего труда.

Реб Шая, как всегда, не унывает. Он пустил слух, что у него серьезные намерения к одной мадам бальзаковского возраста. Все ахнули. Как? Неужели? Это правда? Только и слышно. Впрочем, почему мы спрашиваем? Разве мы не знаем, на что способен реб Шая?

Если у классика: "...и пошла писать губерния", то у нас, в Одессе, началось: "Вы слышали? Нет, быть такого не может... Реб Шая стал отцом!"

Хотите стойте, хотите падайте. Только пару дней тому назад все говорили, что у него что-то получилось, а сегодня...

Одесситы не скучают, хотя с тревогой ждут перемен. "Светлое будущее" гремит стволами сотен орудий, выстрелами тысяч винтовок... Грядет что-то неведомое, страшное, поскольку льется кровь уже столько лет ради "счастья для всех и каждого".

Но что за счастье ценой бесчисленных жертв? Революционный Молох требует возложить на его алтарь самых молодых, способных, а что он даст взамен?..

Дорогие Эллочка и детки, у меня плохое предчувствие, и только будущее покажет, был ли я прав.

А пока реб Шая рассказывает: "Ленин собирает Совет народных комиссаров и предлагает провозгласить Одессу республикой со своим парламентом и президентом". "Как? Зачем?" - недоумевают его соратники. Ленин признается: "Пока в Одессе живут такие Шаи, нам там делать нечего".

К шуткам старика привыкли, только вряд ли мы сможем примириться с бесконечной чехардой власти, даже если в нашем городе действительно немало светлых голов.

...В начале апреля иностранные войска стали покидать Одессу. Оказывается, Янкель и Моня (Елин и Штиливкер. - Прим. ред.) недаром отдали свои молодые жизни: французские матросы подняли мятеж; в самой Франции левые требуют вернуть флот на родину.

Союзники в конце концов оставили Одессу, однако ушли, как последние босяки, прихватив более ста торговых судов.

Эллочка, дорогая, только, ради Бога, не спеши радоваться: Котовский в городе. Нам ли, одесситам, не знать, что такое жлобство. Оно у нас на каждом шагу. Его можно было встретить в обличье градоначальника и в пьяной роже квартального. Жлобство - исконный враг нашей древней культуры, традиций и духовной этики; отсюда - многовековая вражда и подозрительность.

Котовский - видный бессарабский жлоб, имеющий большой стаж смутьяна и вандала. Но он не одинок. В армии большевиков - такие горе-командиры, как Махно и Григорьев, готовые на все, лишь бы захватить и закрепить за собой власть.

Одесса - в руках большевиков. Лютуют специальные отряды, созданные для ареста неугодных лиц. Когда-то респектабельные одесситы опасались вечером сунуть нос на Молдаванку, того гляди - откусили бы. Теперь нигде нет покоя: ни дома, ни на улице, в каком бы районе вы ни жили.

Реб Шая - в центре надежных соседей, и я слышу: "Хаим, вестовой большого комиссара, должен его разбудить для важного сообщения. Но как обратиться к такому пурицу? Назвать "товарищ", так язык не поварачивается; сказать: "Ваше превосходительство" - так можно получить в лоб..."

И Хаим нашел выход: подойдя к спящему начальнику, он громко закричал: "Вставай, проклятьем заклейменный!.."

Все сдержанно улыбнулись, озираясь на всякий случай по сторонам. ...Одесситы ждут, что будет дальше. В конце августа прогнали большевиков; им на смену появились войска генерала Деникина.

В городе поменялась власть, значит те, кто еще недавно прятался по чердакам, будут рьяно разыскивать тех, кто их только вчера пытался отыскать. Вот такой невеселый одесский каламбур.

Знаешь, дорогая, мне стало еще противнее; ибо деникинские молодчики зверски жестоки и беспощадны. Начался передел собственности и под шумок сведение счетов; с этого начинали большевики; белые творят то же самое, только с другого конца.

...Я отправился проведать реб Шаю. Говорят, что он нездоров. Прихожу к нему, а наш престарелый земляк стирает белье. "В чем дело, реб Шая? Почему все знают, что вы, не дай Бог, больны?"

И вы знаете, что он мне сказал? "Душа у меня болит, сердце ноет, голова не на месте; остались руки, и, чтобы они были здоровы, задал им работу: очищаю белье от родимых пятен капитализма".

Я не выдержал: "Что вы говорите, реб Шая, неужели вы желаете их возвращения?" Старик ответил: "Они все равно вернутся, так как из всех идиотов, управлявших Одессой, большевики - самые нормальные".

...Дорогие, в нашей семье большое горе. Только что я узнал, что дочь моей кузины Ида (Краснощекина. - Прим. ред.) была расстреляна (4(17) января 1920 г. - Прим. ред.) как подпольщица-большевичка. В последние годы я, увы, редко видел покойную и совершенно не догадывался о ее деятельности.

Деникинцы явно закусили удила, раз убивают почти еще детей. Позор. Может быть, реб Шая прав?

...Случилось то, что должно было произойти. В начале февраля (7 февраля 1920 г. - Прим. ред.) конница Котовского ворвалась в Одессу. Не могу вспомнить реплику нашего реб Шаи: "Дождались, слава Богу, когда один бандит победит другого. Теперь у нас нет выбора, но все еще есть надежда..."

ШИМ.

(Продолжение следует.)

К оглавлению	Вверх	Подшивка