К оглавлению

БРУКЛИН: В ЗАГАШНИКЕ У "РУССКОЙ" БАБУШКИ

(мафия в действии)

(Продолжение. начало в NN 41, 42.)

На улице темно и мрачно, но в подземке светло, как в яркий солнечный день. В старом и весьма потрепанном вагоне ехали в основном чернокожие мужчины цветущего возраста.

Тетя Бетя робко примостилась на свободном месте. Десятки глаз впились в ее шляпку, макинтош и почти новые туфли, привезенные из Одессы. Если бы эта единственная белая пассажирка взглянула на лица своих мрачных спутников, то заметила бы явное к себе презрение.

Через считанные минуты Берта Львовна могла вздохнуть с облегчением, а еще пройдя несколько сот метров, она приблизилась к месту своей работы.

Это было огромное темно-серое здание, сооруженное еще в конце XIX века. Его построили ирландцы и разместили в нем учебное заведение, названное колледжем Святого Патрика. С тех пор в стенах колледжа был исписан не один килограмм мела, давно уже в этом районе не проживали выходцы с Изумрудного острова, а "Святой Патрик" все работает, и в нем обучается разноплеменная молодежь католического вероисповедания.

В последние годы в колледже появилось немало афро-американцев, привлеченных хорошим уровнем образования, бесплатным питанием и обучением.

Берта Львовна всего этого, разумеется, не знала. В Бруклине еврейские дети ходят в еврейские школы; в местных колледжах тоже в основном "свои", а о других этнических группах ей мало что было известно.

Как было заранее условлено, Берта Львовна, практически не понимавшая по-английски, обратилась к поджидавшей ее учительнице музыки, бывшей жительнице Вильнюса Матильде Брандкайте. От этого педагога тетя Бетя узнала, что берут ее на работу уборщицей с жалованием 6 долларов в час, так что с завтрашнего дня она может приступать к своим несложным обязанностям.

Берта Львовна не помнила, как добралась домой, и тут же приступила к подсчетам своего жалования. Ей оно казалось неправдоподобно большим.

Из блаженного состояния тетю Бетю вывел резкий звонок телефона. Звонил сам Киселевич, приглашавший Берту Львовну на ужин. В назначенный час нарядная и помолодевшая тетя Бетя подошла к "Русским баранкам". У кафе ее встретил официант Миша, который провел посетительницу в отдельную комнату.

Берта Львовна быстро смекнула, что Моня так просто ничего не делает, вот и сейчас он собирается с ней о чем-то говорить, причем об очень важном.

Стол, стоящий посредине уютной комнаты, был прекрасно сервирован. Хозяин кафе не заставил себя долго ждать. Миша, ранее едва удостаивавший престарелую одесситку взглядом, лез из кожи вон, чтобы ей угодить.

Оставшись одни, Киселевич приступил к самому главному. Поздравив тетю Бетю с прекрасной работой, Моня как бы между прочим дал своей гостье понять, что имеет самое непосредственное отношение к ее будущему благополучию. Более того, он сообщил, что тетя Бетя родилась, как выражаются англичане, "с серебряной ложкой во рту", правда, русские говорят "родиться в рубашке", но эти нюансы не так важны.

Киселевич сообщил обладательнице гипотетической "серебряной ложки", что приступил к изготовлению конфет, и чтобы не делать их очень дорогими, предлагал тете Бете их реализовывать в колледже, как говорили когда-то в Советском Союзе, "из-под полы".

Берте Львовне заранее доставят определенное количество конфет, которые будут храниться в ничем не примечательной сумке, с какими пенсионерки ходят в магазин за покупками.

Подросткам сообщат об этих сладостях, а тете Бете надо запомнить лишь одно американское слово - кэнди, что и означает "конфета".

"И главное, - всякий раз подчеркивал Киселевич, - чтобы никто не видел и не знал о незаконной торговой деятельности. В Америке с налоговой инспекцией не шутят".

Настроение у Берты Львовны испортилось. Дома она только и думала о предложении Киселевича, более похожем на приказ. Ночь тетя Бетя провела без сна. Она понимала: отказаться - значит потерять вожделенную работу. К тому же Моня готов прилично платить за нелегальную торговлю. Он убеждал, что Берте Львовне ничего не грозит, если она будет осторожной и сумеет строго хранить "коммерческую тайну".

Рано утром к дому подъехала машина. Берта Львовна посмотрела в окно, с трудом различив знакомую фигуру. Сердце сильно забилось. Минуты казались долгими часами. Только открыв дверь и увидев сержанта полиции, специально за ней приехавшего, тетя Бетя немного успокоилась.

Спрятав сумку, Берта Львовна приступила к своим обязанностям. Вскоре появились учащиеся различных цветов и оттенков кожи. Берта Львовна испуганно вздрогнула, когда один из парней, оказавшись рядом с ней, тихо сказал: "Грэнни, кэнди".

Первое слово, означающее "бабушка", ученик произнес, как послышалось тете Бете, задушевно, ну совсем по-русски, но второе...

Берта Львовна пригнулась, словно от удара плетью; быстро взяв деньги, она незаметно сунула пареньку конфету. Юный покупатель развернул блестящую упаковку и быстро стал жевать коричневатую "кэнди". Спустя несколько минут к ней подошел еще один, потом другой, третий...

"Впрочем, - успокаивала себя Берта Львовна, - детвора любит сладкое. Это лучше, чем продавать им спиртное". В конце рабочего дня сумка опустела.

Вечером к ней приехал Джонни, теперь уже в цивильном платье. Посчитав деньги, он тут же вручил "грэнни" пятидесятидолларовую купюру и, довольный произведенным эффектом, удалился.

Берта Львовна не могла поверить своим глазам. Она уже решила, что становится состоятельной, а значит, независимой. Тете Бете хотелось позвонить Веронике Харитоновне и рассказать обо всем, но нельзя нарушать "коммерческую тайну".

Итак, пять дней в неделю Берта Львовна приезжала в колледж, добросовестно убирала, однако главное - успешно распродавала Монины конфеты, которых с каждым разом становилось все больше. В основном сладкое покупали одни и те же подростки, но как-то к Берте Львовне подошел мальчик лет десяти и попросил конфету в долг.

Сперва тетя Бетя не поняла, а когда догадалась, дала ребенку конфету. Мальчик тут же стал ее есть. Берта Львовна случайно обратила внимание на странную начинку: из откушенной конфеты посыпался белый порошок.

Тетя Бетя улыбнулась, подумав, что это - шутка изготовителей. Она вспомнила, как в детстве бабушка, лепя вареники, в один из них клала вместо мяса муку. Случалось, что маленькой Бете ненароком доставался такой "сюрприз". Все весело смеялись, а "виновница" торжественно вручала смутившейся внучке что-то очень вкусное, как правило, лэкэх - пряник.

Однако подумав, Берта Львовна решила: "Конфеты стоят недешево, и они, конечно, не вареники с мясом. Тут что-то не то". Одну конфету она спрятала в карман своего пальто, остальные быстро "ушли".

Вечером, как обычно, Берта Львовна сдала выручку Джону Белоу, ничего ему не сказав. После его ухода тетя Бетя наконец решила попробовать изделие Киселевича. Откусила кусочек. Оказалось довольно вкусно. Конфета напоминала ей знаменитые "Мишка на Севере". Но дойдя до середины, она наткнулась на порошок.

Через пятнадцать-двадцать минут тетя Бетя почувствовала, что опьянела. Голова чуть закружилась, стало весело и приятно, тянуло танцевать.

Утром, едва проснувшись, Берте Львовне мучительно захотелось съесть конфету. Только после крепкого чая с глотком ликера Берта Львовна смогла все тщательно проанализировать.

Сомнений у нее не было: этот порошок - какой-то наркотик. "И все эти дни, - подумала тетя Бетя, - я помогала убивать и калечить молодых людей".

В дверь позвонили. Пришел официант Миша, принес сверток. Тетя Бетя сказала ему, что не пойдет сегодня на работу, и отказалась взять конфеты. Прошло всего полчаса. Дверь тети Бетиной квартиры тихо открыл Джонни...

...Я прилетел в Нью-Йорк в гости к жившим на Шестой улице родственникам. На следующий день весь квартал находился в страшном волнении. Я слышал, как говорили: "Вы знаете, тетя Бетя умерла". "Не может быть..." Спустя час: "Нашу тетю Бетю убили..." - "Кто? Как? Почему?"

Об этом писали. Оказалось, Федеральное бюро расследований вело слежку за покойной одесситкой; на крючке был сержант полиции; давно "засветился" Моня Киселевич со своим кокаиновым заведением. Но ФБР не спешило с арестом; пытались нащупать связи подозреваемых. Неожиданное открытие Берты Львовны спутало все карты следователям и стало роковым для мечтательной "грэнни".

Трагедия на Шестой улице была всего лишь эпизодом в богатом событиями жизни "русского" Нью-Йорка.

(Продолжение следует.)

К оглавлению	Вверх	Подшивка