К оглавлению

В первую очередь хочу упредить тех, кто скажет, что смертная казнь, назначенная Глеку, не всамделишная, а так себе - бумажная, формальная. Не расстреливают у нас, мол, мораторий есть на исполнение казни.

Мораторий действительно есть - сегодня. А если завтра Верховная Рада отменит его (что вполне вероятно и, кстати, было бы справедливо и гуманно)?

Это ведь не тот случай, когда закон не имеет обратной силы. Все смертные приговоры, вынесенные во время действия моратория, должны будут исполняться. Осужденным останется уповать только на президентское помилование.

Кассационную жалобу Глека Верховный суд к тому времени отклонит и утвердит смертный приговор. Преред Глеком встанет выбор: где-то на исходе века быть расстрелянным либо просить о помиловании.

Но для того, чтобы просить о помиловании, Глек обязан признать свою вину в убийстве! Ведь помилование - это гуманный внесудебный акт государства в отношении тех раскаявшихся, чья вина в совершении преступлений доказана судебным путем.

Итак, Глек попросит о пощаде, после чего ему исключительную меру заменят лет на двадцать лишения свободы.

Или расстреляют.

В любом случае окончательное признание в убийстве от него будет получено. Доказательства тут уже будут не нужны.

А сейчас мы вынуждены вторгнуться в тонкие моральные сферы и спросить: почему так жесток приговор Глеку-убийце?

Задавать этот вопрос тяжело - "Как можно?! Да его растерзать мало!" - но если мы хотим объективно разобраться в деле, то обязаны ответить и на него.

По существующей в девяностых годах судебной практике за убийство одного человека приговаривают у нас к расстрелу (исключения, наверное, найдутся), только если преступление сопровождалось особой жестокостью и мучениями жертвы со стороны преступника, если жертва - малолетняя - была предварительно изнасилована. Да, грязный киллер, да, жертва - выдающийся человек, - возмущается наше чувство справедливости, наше благородное чувство мести. Но... не расстреливают - и все тут, как бы ни кипела наша ярость.

Глека вопреки всему приговаривают к казни.

По-быстрому сплавить на тот свет?

Можно было бы до бесконечности спорить, казнить ли Глеку- убийцу, если бы дело об убийстве Б. Деревянко было расследовано в полном объеме (хотя бы, по мнению следствия и суда). Но ведь заявлено же о "лицах, материалы в отношении которых выделены в отдельное производство". Раньше этих лиц - Балашова и Чумак - во весь голос называли посредниками в заказе на убийство, теперь их почему-то называют заказчиками (существует оперативная информация, свидетельствовал в суде генерал Г. Епур, о том, что Балашов и Глек в Будапеште встречались с заказчиками.

А если Глек оклеветал невинных (в этом убийстве) людей?

Представляете, через год Глека расстреливают, а на следующий день ловят Балашова. "Я - заказчик"?! Я - посредник"?! - возмутится он. - А ну, подайте мне сюда этого Глека, очную ставку хочу! Я из него сейчас душу вытрясу!"

А душа-то глековская уже на небо отлетела...

И не надо быть семи пядей во лбу, не надо быть блестящим юристом, не надо быть многоопытным судъей, чтобы это понять и предвидеть подобную ситуацию.

И опять выходит, что Глек кому-то слишком глаза мозолил.

Пока мы как бы соглашались с судом в том, что Глек - убийца. Но вот что пишет, в частности, в кассационной жалобе общественный обвинитель Юрий Иванов (журналист Вечерней Одессы"):

"Считаю этот приговор по обвинению А. Глека в убийстве Б. Ф. Деревянко неправильным и подлежащим отмене по мотивам неполноты расследования, существенных недостатков и грубых нарушений Уголовно-процессуального кодекса Украины, допущенных на этапе предварительного следствия, а также в связи с несоответствием выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела.

Оценив все собранные по делу материалы, а также аргументы суда, считаю необходимым заявить, что дело об убийстве Б. Ф. Деревянко должным образом не расследовано, представленные доказательства не дают возможности сделать однозначный вывод о том, кто именно заказал, кто бы посредником и кто именно исполнил это убийство. Доказательства вины А. Глека в данном убийстве были основаны только на признательных показаниях, от которых он в ходе суда отказался, объясняя их противозаконным приименением к нему методов морального и физического воздействия. Как выяснено, многие "признательные" показания Глека не соответствуют фактическому положению вещей(...).

Прошу приговор Одесского облсуда от 19.03.99 г. в части обвинения А. Глека в убийстве Б. Ф. Деревянко отменить, уголовное дело по факту убийства Б. Ф. Деревянко выделить в отдельное производство и направить на дополнительное расследование".

В деле Глека есть много неясных моментов. Вот некоторые из них:

1. 30 августа 1997 задержанный Бокован назвал Петримана убийцей редактора. Петриман ему об этом рассказал.

   Задержанный 31 августа Петриман заявил, что редактора убил вовсе не он, а Глек.

   Больше с Петриманом, ранее судимым за покушение на убийство и разбой, по убийству Деревянко не работали, а все усилия сосредоточили на ранее не судимом Глеке. Оказалось достаточным только слов Петримана, мол, я не убивал. Откуда такое выборочное доверие к Петриману?

2. Чистосердечно признавшись в убийстве и рассказыая 1 и 2 сентрября 1997 года о мельчайших деталях покушения Глек вдруг лжет, что выбросил пистолет по пути отступления, не называет Балашова и Чумак, заказавших ему убийство.

3. Утром 12 августа 1997 года, на следующий день после убийства Б. Деревянко, гражданин находит в кустах между домами неподалеку от места преступления кобуру.

   В ходе следствия, после сообщения Глека, что кобуры не было, найденную кобуру из числа вещественных доказательств исключают (не уничтожили за ненадобностью? - Ред.).

4. Процессуально не оформляется то, за чем по записке Глека едут в Приднестровье - за пистолетом, орудием убийства Б. Деревянко.

5. Много других процессуальных нарушений.

6. Общеизвестно применение "где-то кое-где у нас порой" недозволенных методов расследования в виде битья по ребрам, перекрытия кислорода и прочих пыток, что автоматически, а также после заявлений Глека, Петримана, Рябушенко и Бокована, бросает тень и на законность методов следствия по данному делу.

7. Странная по времени близость очной ставки Глека с Петриманом, написание Глеком записки с просьбой отдать то, что он оставил, - с вызовом к нему врачей 8 сентября 1997 года, которые поставили ему диагноз "приступ неврастении" и прописали 50 копель валокордина.

8. Почему так необычно долго - до 10 октября 1997 года - Глека содержали не в следственном изоляторе, а в изоляторе временного содержания, хотя срок содержания в ИВС всегда ограничивается несколькими днями?

9. Недостаточно исследовано алиби Глека.

10. Исчезновение ряда важных вещественных доказательств по делу - бесспорное доказательство предательства в следственной бригаде (не дело суда, конечно, исследовать причны резкого улучшения материального благоденствия отдельных ее членов...).

Вопросы можно множить. Зададим еще только один из самых главных: на каком основании самые высокие должностные лица многократно заявляли, что подтвердилась версия о политическом убийстве, о том, что редактор убит в связи с выполнением им своих профессиональных обязанностей?

В материалах делах об этом ничего внятного нет, это лишь версия. В приговоре же о причинах покушения вообще нет ничего, то есть политическо-профессиональная версия пока не подтверждается, как, впрочем, и все остальные.

Приговаривать Глека к смертной казни при таких обстоятельствах никак нельзя было - заказчики убийства этого только и ждут, и не они одни.

Что теперь скажет Верховный суд Украины? Подождем несколько месяцев.

Борис ШТЕЙНБЕРГ.

К оглавлению	Вверх	Подшивка