К оглавлению

Джо ФРУМ

Жорка по кличке Бугай - житель Слободки, но чаще всего его видят на Костецкой среди жестянщиков, торговцев старьем, сапожников и прочего непрезентабельного люда.

На Молдаванку слободского парня тянуло как магнитом. Виной всему была Лиза, дочь лавочника и сестра Маркуса Тупицы. Носитель столь одиозной фамилии не считался законченным дураком, поскольку успевал помогать отцу в лавке и водить дружбу с предводителем местной шпаны, которого все звали как Исаак - большой кулак.

Маркус, откровенно говоря, бы тщедушный, трусливый и малосимпатичный лоботряс. Но сколько в нем зазнайства и спеси по отношению к другим! Этот "пуриц", прикрываясь покровительством одного из самых сильных парней Молдаванки, позволял себе шашни с любой девчонкой, не обращая внимания на ее ухажера. Никто не хотел ссориться с Тупицей, опасаясь недовольного взгляда его могущественного друга.

Вас, наверное, интересует, что связывало Исаака, державшего в страхе многих мальчишек, с заносчивым Тупицей. Отвечу без обиняков: все та же Лиза. Ее чарующая улыбка, черные глаза, кучерявые волосы, чуть вздернутый носик сводили с ума немало вздыхателей, но девушка предпочитала читать русские книги, учиться играть на фортепьяно и общаться с подругами. На парней она как будто не глядела.

Теперь вренемся к судьбе нашего героя. На Костецкой, где разворачивались основные события, никто не подозревал, что сын проститутки Муси уже давно посещал еврейские кварталы родного города, понимал язык их обитателей, знал смысл иудейских праздников.

А теперь послушайте, как это случилось. Пятнадцатилетнюю Мусю родители не любили. Пить водку она не умела, зарабатывать деньги не хотела, а сидеть на шее отец позволить не мог. И однажды он просто не пустил дочь домой. Горько рыдая, Муся побрела к подруге, которая приютила, обогрела и накормила, заметив при этом: "Все - только в долг".

Девушке повезло. Она встретила молодого улана. Муся раньше никого не имела, мальчишек даже сторонилась, а тут взяла и полюбила, да так страстно. Однако счастье, увы, быстротечно.

Вскоре на свет появился Жорка, не подозревая, что он - плод греховной любви, источник тяжких и отнюдь не радостных забот. Но мальчик, вопреки всему, рос здоровым и красивым. Муся, возвращаясь утром в свою комнату, подходила к спящему ребенку, пристально смотрела на знакомые черты лица, плакала, повторяя про себя: "Точно он, будь я трижды проклята".

В свои тринадцать лет ее сынок смотрелся на все пятнадцать. Мальчишки Жорку сторонились, не раз испытав на себе силу его кулаков, смелость и упорство в уличных потасовках. Жора драться любил, радуясь превосходству над сверстниками. На него часто жаловались. Муся, еще не успев остыть после бурной ночи, осыпала сына тумаками, сопровождая их отборными ругательствами. "Вон с глаз моих! - кричала она, больно дергая его за шелковистые волосы. Однажды Жорка отправился куда глаза глядят.

Шел долго, и первая улица, на которой Жорка остановился, была Старорезничная. Неожиданно его внимание привлекли странно одетые люди. Они были все в черном, с покрытой головой, большинство - бородатые, но главное: сколько мальчишка не старался, не мог понять их языка.

Между тем бородатые дяди направлялись в какой-то дом. Жорка, не долго думая, пошел за ними, намереваясь войти в большой зал. Старик, стоявший у входа, посмотрел на него и строго спросил: "Ты зачем сюда?"

Жорка не растерялся, выпалив: "Хочу посмотреть - и все тут". Старый еврей, пожав плечами, только и сказал: "Вот, надень это и сиди тихо".

Жорка напялил на голову потертую ермолку, вошел в огромную, хорошо освещенную комнату, сел на скамью и принялся глазеть во все стороны.

Синагога быстро заполнялась. Оказывается, и женщины там были, только Жорка их сразу не приметил. Они находились за перегородкой.

Служба ему не понравилась. Все что-то читают, оттого шум, гам, тарарам. Икон нет, смотреть не на что. "В церкви красивее и интересней", - решил Жорка, но терпеливо ждал окончания молитвы.

И все же уходить не хотелось, просто некуда было. Наверное, старый служка об этом догадался. Он всучил Жорке метлу, а дальше и так понятно. После уборки Менахем угостил нежданного помощника вареным картофелем с луком и чесноком, потом, чуть поразмыслив, положил ему в ладонь для обитателя Слободки совершенно неведомое: фасоль с морковью, и что-то там было еще. Своеобразная каша оказалась сладковатой. Менахем назвал эту вкуснятину цимесом.

На следующий день Жорка, ничего не сказав матери, прямиком направился на Старорезничную. В дверях синагоги стоял все тот же старик. Он сразу признал русоволосого паренька. Жорка принялся за дело: веник в руки, затем ведро с водой и тряпкой... Работа спорилась.

Менахем доволен: отличный помощник, хоть и гой (иноверец - яз. идиш; Прим. пер.). Небольшой перерыв. Жорка давно не ел с таким аппетитом. Ему было невдомек, что пища-то кошерная (согласно религиозным предписаниям - Прим. пер.).

Прихожане обратили внимание на услужливого парня. Его стали приглашать в дома религиозных евреев для незначительных услуг по субботам. Жоре было известно, что в этот день евреям следует молиться и отдыхать от мирских дел. Однако даже в шабат что-то надо делать. Например, зажечь свечу, растопить плиту, чтобы подогреть еду, принести воду и тому подобное.

Так Жора стал своим человеком во многих домах, выполняя всевозможные, как правило, несложные поручения. Он превратился в "шабес-гоя". Это была работа, и за нее платили.

Мальчишку не только сытно кормили, но после каждого шабата награждали мелкой монетой, одеждой. Жорка чувствовал себя счастливым: никто его не оскорблял, не ругал по пустякам; напротив, он многим нравился, благодаря своему прилежанию и честности.

А через год он уже помогал некоторым жителям Мясоедовской, Госпитальной, Болгарской... Муся в душе была рада. Жора исправно приносил деньги, еду, иногда чуть поношенные вещи. Но, напившись или будучи не в духе, она кричала сыну: "Жидовский холуй, ублюдок", однако колотить боялась.

(Продолжение следует.)

К оглавлению	Вверх	Подшивка