Илья МИХАЙЛОВ

Когда Генриха Шлосса вызвали к полковнику Рейнгольду, он, признаться, порядком струсил. На дворе апрель 1942 года, победы вермахта настолько впечатляющие, что большинство сотрудников специального отдела по гражданскому строительству искренне радовались успехам Германии и, не покладая рук, трудились на пользу фатерланда. Инженер Шлосс, казалось, старался больше, чем позволяли ему способности, знания и опыт. А тут вдруг объявили, что его требует сам Рейнгольд.

Все знали, разговор с полковником нередко заканчивается отправкой на Восточный фронт. Правда, у Генриха репутация патриота и отменного специалиста. Им как будто довольны. Но Рейнгольд служил в гестапо, и кто мог поручиться, что в биографии подчиненного не отыщутся "темные пятна".

Полковник жестом руки указал на стул, стоящий рядом с огромным письменным столом, за которым сидел хозяин кабинета. "Итак, Шлосс, я буду краток: вам надлежит немедленно отправиться в Прагу, где получите дальнейшие указания от генерала Франка. Желаю успеха".

И это всего-то? Генрих, все еще взволнованный, вышел из кабинета и облегченно вздохнул. "Что ж, в Прагу так в Прагу, - подумал он, - тем более в Чехословакии я никогда не был. Правда, сейчас нет такого государства. В Праге сидит наместник фюрера, а Словакия..." Закончить мысль не дал Розенберг. "Ну что, Генрих, пронесло?" - прошептал сослуживец. Шлосс только кивнул головой и быстро направился в бюро пропусков и оформления документов.

Миловидная фрау Марта, увидев Генриха, приветливо улыбнулась. Она достала из сейфа заранее приготовленные документы и, вручая их инженеру, сказала: "Удачи вам и скорейшего возвращения".

По дороге домой Генрих решил, что все у него складывается как нельзя лучше. Его ценят на службе, вот и сейчас ему поручили, по всей вероятности, важное и ответственное дело. Кроме того, к нему неравнодушна Марта...

Генрих невольно улыбнулся, вспоминая, как в сентябре 1939 года просился на фронт, хотя имел освобождение от службы. Началась война, и молодой специалист считал, что его место в непобедимой армии фюрера. Но офицер, к которому обратился Генрих, быстро остудил его патриотический пыл. Военный чин без обиняков заявил Шлоссу, что командованию виднее, и молодой человек, проявляющий несдержанность и недисциплинированность, - не ариец.

Честно говоря, Генрих радовался, что у него "арийская" внешность, которая у окружающих вызывала уважение и чувство гордости за высшую расу, но в глубине души он искренне удивлялся фанатичному преклонению перед голубым цветом глаз и белокурыми волосами.

Он родился в тот самый месяц и год, когда в далекой России свергли царя. Через несколько недель его отца, Генриха Шлосса-старшего, призвали в армию, чтобы способствовать победе кайзера, воевавшего с Россией. Вскоре фрау Шлосс получила извещение о гибели мужа, оставшись одна с двумя маленькими детьми без средств к существованию.

Свою старшую сестру Берту Генрих плохо помнил. Она умерла, когда мальчику исполнилось пять лет. Шлосс не хотел вспоминать годы своего детства. К счастью, показался дом, где жил наш герой.

Как и следовало ожидать, матери дома не оказалось. Но в квартире было чисто и уютно. На кухне - любимые Генрихом картофельные пирожки с сосисками, от которых исходил аппетитный аромат; несколько бутылок пива и плитка шоколада.

Мельком взглянув на еду, Генрих понял, что мать еще не обедала. Он давно привык: все лучшее, чем располагала мать, - для него, единственного сына.

Генрих решает подождать и вместе с матерью поужинать, а заодно рассказать ей о своей командировке. Конечно, мать он любил, однако считал вполне естественным, что она, несмотря на преклонный возраст и болезни, все еще трудится. Вот и сейчас, когда уже темно на улице, матери все нет. Она ходит к состоятельным соседям: смотрит за детьми, убирает квартиры, ухаживает за больными... И все это ради него, Генриха, лишняя марка в такое трудное время не помешает. Ее сын любит хорошо поесть и модно одеться, но так было не всегда...

Берта умерла от туберкулеза. После гибели отца семья получала ничтожную пенсию. Вскоре разразился ужасный экономический кризис. Сотни тысяч немцев голодали. Тогда- то фрау Шлосс была вынуждена ходить по людям: кому стирать белье, кому шить; а сын, вдоволь нагулявшись, приходил домой и просил поесть. Генрих вряд ли догадывался, что мама во многом себе отказывает, лишь бы сыну достались хлеб и сыр, кусок колбасы и суп с бобами.

Шлосс-младший толком не знал, что мать, ухаживая за больной дочерью, заразилась туберкулезом. Правда, Генрих смутно припоминал, как она кашляла; по ночам задыхалась и чтобы не будить спящего сына, уходила на улицу. Но хватит мрачных воспоминаний; пришла мать, пора ужинать.

На следующий день, утром, Генрих стоял на вокзале, ожидая посадки в поезд. В купе он был один. Но Генрих оказался предусмотрительным, запасшись не только провизией, но и газетами. Из Мюнхена поезд, редко останавливаясь, прибыл в Вену, а из австрийской столицы, как было предусмотрено, Шлосс должен был на легковой машине добраться до Праги.

Если бы по дороге не встречались грузовики с солдатами и военной техникой, а железная дорога не была перегружена эшелонами с молодым пополнением рабочей силы из оккупированных стран, то можно было бы подумать, что в центре Европы воцарился мир.

Шоссе, ведущее в Прагу, было в приличном состоянии, так что машина быстро приближалась к намеченной цели. Генриха сопровождали два офицера вермахта и ефрейтор СС, сидевший за рулем автомобиля. Поездка утомила военнослужащих. Они решили сделать остановку в живописном чешском городке Табор, дабы подкрепиться и отдохнуть.

Но шофер-эсэсовец, соглашаясь с необходимостью привала, предлагал найти другое место для отдыха. Его настойчивость разозлила офицеров, особенно негодовал майор Кнорринг. Сгоряча он даже выхватил свой "Вальтер", заявив ефрейтору, что уложит его на месте за неподчинение старшим по званию.

Машина свернула на узкую дорогу. Подъезжая к маленькому городку, пассажиры увидели палатки и деревянные домики, огражденные колючей проволокой. Вдоль ограды ходили солдаты с овчарками, по углам лагеря громоздились вышки с автоматчиками.

"Что это может быть?" - удивленно спросил майор у своих спутников, но молодой лейтенант, сидящий рядом, лишь пожал плечами. Ефрейтор угрюмо молчал. "Удивительно!" - вырвалось у Кнорринга. Он служил в Праге, не раз ездил по этой дороге, но еще несколько недель тому назад на этом месте был пустырь.

Вдруг из деревянного сооружения выскочил офицер, у которого китель был надет на голое тело. Ефрейтор побледнел и вытянулся в струнку. Он хотел доложить, но полуодетый эсэсовец заорал на всех, употребляя самые неприличные выражения, и приказал немедленно убираться прочь.

(Продолжение следует.)

К оглавлению номера

Подшивка

О газете