Когда вечером 15 октября 1941 года вчерашнему школьнику - добровольному бойцу 135 стрелкового полка - вручили листовку, в которой от имени обкома партии сообщалось, что Одесса потеряла стратегическое значение, и войска, героически державшие оборону города, отводятся на более значимые участки фронта, он решил, что это провокация. Только утром Яна на день отпустил к больной матери его командир Долинин, он же классный руководитель собранных в этом полку ребят из школы N 58, и вот огорошившая страшная новость. Сообразив, что войска будут отходить морем, Ян бросился не на Лагерную, 15, где располагался полк, а в порт. Он бежал по Гаванной, с трудом преодолевая завалы брошенной техники. Порт был погружен во тьму, войска отходили тихо с неглавных причалов...

Так 16-летний Ян Маниович остался в оккупированной Одессе.

Румыны и немцы вошли в город 16 октября без единого выстрела - героизма в их вторжении в Одессу не было. Еще не веря в свою удачу, опасаясь подвоха, они расползлись по затихшим улицам. Но в первую же ночь тишина была взорвана - взлетела на воздух телефонная станция. За ней последовали другие объекты. В ответ начались массовые убийства заложников. Были расстреляны и повешены сотни людей. Трупы лежали на углах улиц, особенно много тел было на Ярмарочной площади у пороховых складов. Аллея платанов Александровского сада (от улицы Розы Люксембург до улицы Кирова) была превращена в аллею виселиц. Между каждой парой деревьев были переброшены доски, на которых висели казненные. Чтобы эта акция стала акцией устрашения прочего населения, всем мужчинам независимо от возраста было велено явиться на регистрацию в здание, где расположилась полиция. Людям, собравшимся в тысячную очередь у здания сигуранцы, пришлось все долгие часы ожидания видеть повешенных. В этой ужасающей акции все были равны. Заложников убивали без разбора: коммунистов и беспартийных, русских, украинцев, евреев...

Но вот 22 октября вышел приказ, который касался только евреев. Всему еврейскому населению было приказано собраться на площади на пересечении улицы Мечникова и сквера Хворостина (Прохоровского садика). И потекли людские реки по всем параллельным улицам города к этой площади, откуда начался их последний путь по дороге смерти. Известно, что зима 41-го выдалась ранняя и суровая. В конце октября начало подмораживать. Колонна из десятков тысяч людей растянулась на многомесячный переход. Вначале ее почти не конвоировали. Люди безнадежно брели сами. По дороге случались грабежи. Находились мерзавцы, нападавшие на измученных, замерзших, голодных людей, чтобы отнять у них последнее. Женщины и старики несли детей. Иногда оказывалось, что дитя уже мертвое, но мать не могла себя заставить с ним расстаться. Первый привал был в Дальнике. В распоряжении несчастных оказался загон для скота, где они без сил повалились прямо на навоз. Нашелся один человек, интеллигент с бородкой, как у Калинина. Он призывал не сдаваться, пока есть силы, пока они вместе. Предлагал либо пытаться прорваться, либо разбежаться по степи. Но бежать было некуда, да и сил уже ни у кого не было. Дальше их погнали через Мостовое и Доманевку на Богдановку. Вся дорога была усеяна трупами. Кто не мог идти, того добивали прикладами. Гнали весь ноябрь.

В день 7 ноября, когда передние уже добрались почти до Березовки, началась пурга. И все равно группа молодых комсомольцев собралась в этот день вместе.

Уже в жестокие декабрьские морозы тех, кто сумел пройти 200-километровый путь страха и истязаний, пригнали в свиносовхоз села Богдановка Николаевской области.

Люди, чтобы согреть друг друга, набивались в клетки размером 5 квадратных метров. Но они уже понимали, что это - их последнее пристанище, это лагерь уничтожения.

Лагерь не был организован, не было ни бараков, ни еды, ни питья. Людей не гнали на работы. Им давали просто погибать от голода и холода. Изредка из села приходили крестьянки, чтобы выменять кусок сала на чудом сохранившиеся у кое-кого последние вещи.

Шестнадцатилетний Ян Маниович вместе с матерью, тетей и другими родственниками и соседями был в этой первой колонне. Он добрался до Богдановки. Трижды мать уговаривала его бежать. Убежать удалось с третьего раза. Ян вспоминает, что в нескольких километрах от лагеря он под стогом обнаружил десяток брошенных грудных детей - их оставили матери в надежде, что кто-то подберет малышей. Единственное, что он мог для них сделать, - это пригорнуть к ним побольше сена...

Он добрался до села, но обмороженные ноги отказали ему, и он упал у колодца. Его подобрала какая-то женщина и доставила к старосте. Метрика без указания национальности была при нем (до войны национальность не писали). Он выдал себя за поляка, пробирающегося из-за Буга в Васильевку. Староста его отправил в так называемый патронат, где жили дети репрессированных односельчан. Ребята из патроната промышляли разбоем. Драки и поножовщина там были не редкость. Но Яна, у которого совсем отказали ноги, они не трогали. Его, как и многих, попавших в такую же ситуацию, выручили рассказы о графе Монте-Кристо и Железной маске.

Страшный день наступил 20 декабря. Он узнал, что в лагере что-то готовится. Ян не выдержал, он сумел подняться и побрел к лагерю, но по дороге свалился в овраг. Когда ему удалось оттуда выползти, он увидел, что весь лагерь освещен факелами, а затем взвилось пламя пожара. Это в двух бараках сжигали согнанных туда больных, стариков, женщин и детей. В огне погибла и его мать...

Ян понял, что ему нужно пробираться в Одессу.

Примечание. Когда в Богдановке после войны работала комиссия по расследованию жертв и злодеяний фашизма, то проверка оценила число погибших там в 54 тысячи человек. Но считали по объемам захоронений. В действительности погибших много больше. По дороге все колодцы были забиты трупами. Общее число людей, которых гнали на Богдановку, а там кроме одесситов были евреи, бежавшие в Одессу из Бессарабии, достигало 118250 человек. Политика по отношению к дружественной после войны Румынии не позволяла полностью рас крыть злодеяния оккупантов на территории, отданной Румынами немцам, то есть в так называемой Транснистрии.

Справедливости ради надо сказать, что и в Израиле долгие годы предпочитали не говорить о роли румын в уничтожении евреев. Играло роль то, что в отличие от других стран правительство Чаушеску не рвало отношений с Израилем.

Та же политика умолчания была в отношении того, что в результате войны население Украины уменьшилось на 14,5 миллионов человек.

Все знают такие названия, как Освенцим, Равенсбрюк, Майданек, но многие ли знают, что на территории Украины немцы организовали свыше 140 лагерей смерти?

Обо всем этом докладывалось на заседании Фонда памяти жертв фашизма на Украине, на котором присутствовали представители Совета национальности и общественность Израиля.

В результате такой политики долгие годы в Богдановке не разрешали ставить памятник жертвам фашизма. Лишь в 70-е годы там появился скромный цоколь.

Знаменитые слова Смирнова: "Никто не забыт, ничто не забыто" на Богдановку не распространялись.

И это несмотря на то, что когда состоялся суд над богдановскими карателями, судья Чайковский вынес смертный приговор 13 убийцам.